Почувствовав под тонким сатином ночной рубашки гладкую кожу ее бедра, Говард сам застонал, а когда его рука скользнула ей между колен, ноги Конни судорожно сжались. Не будь он уверен в обратном, можно было бы подумать, что она делает это в первый раз, и в памяти его всплыли картины той давней ночи, когда он лишил Конни девственности.

Но сейчас ситуация была совершенно другой. Во-первых, они сами были другими людьми, а во-вторых, хоть Говарду и не хотелось признавать это, он брал ее против желания. И реакция на его ласки была чисто инстинктивной, отнюдь не вызванной эмоциями. Когда все будет позади, Конни опомнится и возненавидит его за содеянное.

Но какого черта, возразил он сам себе. Она до сих пор его жена, и никто не сможет упрекнуть его ни в чем. Кроме того, Конни явно хочет его, неважно, осознанно или нет. Ее тело полностью отдается ему, и, в конце концов, он тоже человек!..

Рука Говарда двинулась чуть выше, на этот раз не встретив сопротивления, и лишь когда она достигла низа живота, мышцы ее бедер слегка задрожали, но вместе с этим Конни не могла удержаться от того, чтобы не податься навстречу ему. Было ясно — совсем немного ласки, и она окажется на грани экстаза. Говард вновь содрогнулся, но на этот раз уже не от предчувствия дальнейшего. Паника, откровенная, элементарная паника заставила увлажниться его кожу и заледенила в венах кровь. Он не в состоянии этого сделать, не может дать ей то, чего она хотела. Недавнего возбуждения как не бывало. Это был момент полного унижения. Сев на кровати и обхватив голову руками, Говард ожидал упреков, которые неминуемо должны были последовать. О Боже, с отчаянием подумал он, что же с ним стало? Не мужчина, а совершеннейший импотент?

— Говард?..

В ее голосе не было слышно осуждения, но Говард и не стал дожидаться.

— Пойду приготовлю чай, — сказал он, резко вставая на ноги. — Нам обоим это не помешает.

— Подожди! — Конни села, спустив ноги на пол. — Я… в чем дело, Говард? — спросила она с беспокойством в голосе. — Мне показалось… Я сделала что-нибудь не так?

Говард помедлил. Он мог объяснить ей, в чем дело, признаться в том, что вина лежит на нем, что только теперь он начал понимать, насколько тяжело дались ему эти четыре года, но, испугавшись выставить себя полным идиотом, пошел на попятную. Это было невозможно, и Говард решил скрыть свой позор под маской гнева.

— Я решил, что не желаю спать с любовницей Прайса! — грубо заявил он и, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты.

Стоя у окна кухни, Конни бездумно смотрела на растущие в ее маленьком садике нарциссы, сопротивляющиеся наступающим холодам. За последние несколько дней ветры и дожди произвели настоящее опустошение среди всех растений, и теперь желтые головки цветов грустно поникли.

Их вид полностью соответствовал ее настроению, отметила про себя Конни. Интересно, что поделывает сейчас ее муж? Вряд ли он вспоминал о ней, зато она не переставала о нем думать. С тех пор, как он уехал обратно на базу, прошла почти педеля, а от него не было никаких известий.

Конечно, можно было связаться с Барнетами, но те непременно поинтересовались бы, почему Конни не позвонит на базу сама. Ведь, по их мнению, у нее с Говардом далеко не все кончено. Несмотря на неприятное впечатление, произведенное статьей в газете, тот сумел убедить родителей в том, что изложенные в ней факты сильно преувеличены.

И она была этому даже рада, потому что после случившегося тогда, в ее спальне, не могла выслушивать обвинения его матери и боялась, как бы он не рассказал родителям о своем истинном отношении к ней.

Но Говард не сделал этого и даже облегчил ей задачу, взяв на себя обязанность поддерживать разговор. Когда прибыли Барнеты, Конни все еще пыталась понять, что именно произошло в спальне, и у нее не было времени приготовиться к объяснениям с ними.

Собственно говоря, она до сих пор так и не поняла этого, и, хотя всю прошедшую неделю пыталась отыскать какое-либо объяснение, все эти попытки лишь оставили ее с ощущением собственной вины. Как бы все ни истолковал Говард своим родителям, Конни понимала, что это ложь. Не говоря уже о прочем, он совершенно ясно дал понять, что о ней думает, и всякий раз при воспоминании об этом ей хотелось провалиться сквозь землю.

Конни не находила для себя оправданий. Проснувшись тем утром и обнаружив стоящего возле постели Говарда, она без особого труда могла бы урезонить его. Хорошо, даже если поначалу это и было несколько неожиданно, то, беря Говарда за руку, Конни несомненно знала, что делает.

Она содрогнулась. Разумеется, предугадать его реакцию было нельзя. Даже зная о четырех годах, проведенных в джунглях, Конни не была готова к тому, что за этим последовало. Она уже привыкла к Адаму, который никогда бы не поступил подобным образом. И это было еще одной причиной для ненависти к себе. Неужели, оказавшись в страстных объятиях Говарда, она забыла все, что значили друг для друга они с Адамом?

Но страстных ли?

При воспоминании о том, сколь горьким оказалось разочарование, губы Конни задрожали. Поведение Говарда было совершенно непростительно! Как бы она ни винила себя за то, что спровоцировала его, ничто не могло изменить того факта, что он воспользовался этой слабостью и наказал ее.

Вновь содрогнувшись, Конни отвернулась от окна. Боже мой, как он, должно быть, смеется сейчас над ней!.. Она оказалась такой слабой, такой жаждущей, такой доступной, сама предложила воспользоваться собой, и он не преминул сделать это!

К чести Говарда, он не слишком афишировал свою победу. Но, возможно, его дальнейшим планам помешало то, что она как следует закрылась в ванной? Во всяком случае, когда Говард постучал в дверь, сказав, что оставил чашку возле постели, Конни сделала вид, будто не слышит этого. К счастью, он оставил ее в покое до той поры, пока она не спустилась вниз.

Конни помнила, как спешила одеться, опасаясь того, что Говард передумает и вернется назад, но все тревоги оказались напрасными. Внизу она застала его уже разжигающим камин в гостиной. Из кухни доносился запах свежезаваренного кофе.

Завтрак — сама Конни ограничилась лишь кофе — прошел в напряженном молчании, но, к ее облегчению, Говард даже не упомянул о случившемся наверху. Напротив, он, казалось, не меньше, чем она, стремился избегать этой темы. Так им удалось протянуть пару часов до прибытия Барнетов.

Они появились без четверти десять. Пытаясь занять себя делами, Конни была в кухне, где и услышала знакомые голоса. У ворот опять дежурили репортеры, но после скандала, вызванного фотографией, Агнес и Джордж вряд ли согласились бы удовлетворить любопытство прессы.

Она слышала, как Говард пошел открыть дверь, и поняла, что должна быть рядом с ним. Если ей не хочется, чтобы Барнеты заподозрили что-то неладное, нужно было вести себя так, будто ничего не случилось. Разумеется, быть на все сто процентов уверенной в том, что Говард поступит таким же образом, она не могла, но надеялась на то, что он не подведет.