– Очень в этом сомневаюсь. У тебя весьма интересное лицо.

– Можешь уйти прямо сейчас, если хочешь. Если, конечно, ты не предпочитаешь сидеть здесь и продолжать оскорблять меня.

– Не думал, что «интересное лицо» – это оскорбление.

– Возможно. Но прозвучало именно так. – Ангербода отстранилась от него, подтянула ноги и обняла свои колени. – Она красивая, эта твоя вторая жена?

– Да, – признался Локи. Он протянул руку и, прижав ладонь к её щеке, провёл большим пальцем по тёмной впадинке под глазом. – Как и ты. Несмотря на то что выглядишь так, будто не спала последние девять сотен лет.

– Я только что рассказала тебе о своих снах. Прибавь ещё к этому новорождённую дочь и такого мужа, как ты, – и удивляться не приходится.

– Ты и до этого спала нечасто – только если я достаточно тебя утомлял.

Она закатила глаза и отодвинулась от его руки.

– Ты наблюдала за тем, как я сплю? – поинтересовался Локи.

– Только когда мне было совсем скучно.

Он провел рукой по волосам и, подначивая, бросил на неё озорной взгляд.

– Это потому, что я такой красивый, да?

– О да, – подтвердила она. – Ты определённо великолепен. Просто глаз не отвести.

– Я так влияю на людей, – сказал он напыщенно. – Это мой дар и моё проклятие.

– Мне кажется, ты сменил тему.

Локи вздохнул.

– Сигюн – хорошая женщина и преданная. Но ты более… степенная.

Ангербода подняла брови.

– Считаешь, во мне есть степенность?

– Безусловно. Это качество одним из первых вызвало мой к тебе интерес, Железная Ведьма Ангербода.

Он бросил на неё странный взгляд, когда она поморщилась, услышав это прозвище.

– Ты… никогда по-настоящему не думаешь о себе, не так ли?

– А нужно?

– Возможно. – Локи сидел так же, как она сейчас: обхватив руками колени. – Я, например, часто думаю о себе. Но это потому, что я часто себя не понимаю. Ни капли.

– Другие – тем более.

– Ты понимаешь.

– Навряд ли.

– Я бы поспорил с этим утверждением, но как-нибудь в другой раз. – Локи посмотрел в небо. – Когда родился мой сын, я думал, что во мне что-то изменится, что переменюсь я сам. Но этого не случилось. Проходили недели, но я… Я просто не чувствовал никакой связи с ребёнком. Сигюн очень расстраивалась по этому поводу, и мне было непросто выносить её разочарование. И тогда я ушёл.

Ангербода молча слушала.

– И за это время, – продолжал мужчина, по-прежнему не глядя ей в глаза, – я уже начал думать, что, может быть, со мной действительно что-то не так. Я и раньше знал, что отличаюсь от других, но, возможно, эта разница намного больше, чем все думают.

– Ты стал отцом, – сказала Ангербода. Правда, до этого он породил Слейпнира, но она сильно сомневалась, что муж питал какие-то нежные чувства к своему первенцу. – Это важное событие – тебе просто нужно время, чтобы приспособиться. Ты почувствуешь связь между вами, и всё будет хорошо. Изменения в жизни напугали тебя. Может быть, этот страх и помешал тебе сблизиться с сыном.

Локи усмехнулся при слове «страх», но потом задумался.

– Может, и так. Мне было очень тревожно возвращаться сюда, чтобы встретиться с нашим ребёнком. Я боялся, что посмотрю на неё и тоже ничего не почувствую. Не желал, чтобы и ты разочаровалась во мне. Мне не хочется, чтобы между нами что-то изменилось.

Они посмотрели друг другу в глаза, и Ангербода сказала:

– Это потому, что я люблю тебя, а ты любишь меня. И хотя даже сейчас, когда я произношу эти слова, я страшусь их, но я знаю, что это самая что ни на есть правда. И ты тоже это знаешь.

Локи сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

– Ты не ошиблась. Но мне кажется, что боги не считают меня способным на такое чувство, как любовь. Как ты и сказала – они не доверяют мне. Может быть, это происходит потому, что я никогда ни с кем из них не говорил так, как с тобой сейчас, как я всегда разговариваю с тобой. Я словно постоянно нахожусь на сцене. Да что там… Вся моя жизнь – одна большая сцена.

– Ты не можешь всерьёз так считать, – запротестовала Ангербода, хоть, сказать по правде, и не была в этом уверена.

– Я показываю им только одну из своих масок, и это всё, что они знают обо мне и на основании чего судят. Мой образ, один из многих, и мои поступки, которые они… не одобряют. Мягко говоря.

– Разве я не видела всех твоих масок?

Он скривил губы в мрачной улыбке.

– Боюсь, что нет.

– Ну и ладно. Тем больше причин не принимать близко ни слова из того, что они болтают, – с чувством произнесла колдунья. – Разве я тебе этого не говорила?

Локи вздохнул.

– Как бы там ни было… В тот момент, когда я впервые увидел Хель, я понял, что вне зависимости от того, что про меня говорят, вероятно, и я могу дать начало чему-то действительно прекрасному. Она – живое тому подтверждение.

Ангербода долго не отвечала. Но в конце концов прошептала:

– Я чувствую то же самое.

Вскоре после этого он снова уехал, но ненадолго. У Ангербоды возникло впечатление, что Локи намеренно пропускает визит Скади. Её подруга теперь появлялась чаще, чем обычно, так как близилась зима и колдунье нужно было восполнить запасы. Она заверила Охотницу, что её муж проведёт предстоящий сезон холодов вместе с ними, – да и сама была уверена в этом, из-за Хель. С того дня, как Локи увидел свою дочь, он не пропадал больше чем на одну-две недели. А поскольку Ангербода в этом году не отправилась в высокогорья вместе со Скади, молодой отец мог приходить и уходить, когда ему заблагорассудится, даже в самый разгар морозов, так как мог менять облик.

Так и происходило.

Однажды Локи вернулся с маленькой фигуркой волка, которую сам вырезал из дерева для Хель. Он мастерил не столь искусно, как управлялся со словами, но малышка тут же сунула подарок в рот и принялась обсасывать. А когда у неё начали появляться первые зубки, она стала ожесточённо жевать свою игрушку.

– У тебя никогда не возникало ощущения, что она как маленький взрослый? – спросил мужчина Ангербоду однажды ночью в начале зимы, когда они смотрели, как дочь спит.

– Что ты имеешь в виду? – уточнила колдунья.

– Она всё время выглядит расстроенной. Как будто уже хочет быть независимой и злится, что никак не вырастет.

– Возможно, это нормально для детей. И для нашей малышки тоже.

– Ещё она перестала кусать тебя с тех пор, как в тот раз прокусила грудь до крови. И она плакала, будто извиняясь, что причинила тебе боль. Теперь она жуёт только волка, которого я сделал. Как будто понимает. И она не брыкается, когда ты мажешь ей ножки этой зелёной гадостью, – разве ребёнок может так замереть и не шевелиться?