– Элдену, – сказал Гертцог.

– Это великая честь, мой государь, – ответил Греалор.

– Разумеется. И ради этой чести ты сделаешь так, как велит Эшлин. Отправляйся в Заповедный Дол, собирай воинов и приводи отряд в Незатопимую Гавань. Когда мы вернем Каиру, ты получишь Глиновал.

Элден Греалор снова помрачнел, сообразив, что выхода у него нет.

– Будет исполнено, государь.

– Прекрасно. Вот сегодня же и поезжай.

– Непременно, – ответил Греалор, поднимаясь с колен. – Как только я доберусь до Заповедного Дола, то сразу же пошлю отчет о ходе подготовки.

Греалор удалился. Эшлин с Гертцогом долго молчали. Узнав, что король изгнал Бершада, Эшлин поклялась никогда больше не разговаривать с отцом, однако же, когда после смерти двух старших братьев она стала наследницей престола, ей пришлось заключить с Гертцогом своего рода перемирие. Впрочем, отец с дочерью по-прежнему избегали оставаться наедине друг с другом.

– Значит, изгнанник добровольно отказался от Заповедного Дола? – наконец спросил Гертцог.

– Да.

– Врешь, – хмыкнул король. – В последнее время ты слишком много врешь. И про пожар в восточной башне. И про то, зачем отправила изгнанника вызволять Каиру.

– Я тебе всю жизнь вру, – ответила Эшлин. – А ты врешь мне.

Поначалу Гертцог категорически воспротивился предложению дочери послать Бершада на спасение Каиры, но как только Эшлин согласилась назначить ему в спутники Йонмара, то и король, и Элден Греалор поддержали ее замысел. Это было очень странно даже при условии, что Бершад не станет претендовать на Заповедный Дол, поскольку помилованный драконьер немедленно превращался в угрозу. Гертцог с Элденом вынашивали какой-то план, но Эшлин не понимала, что именно они задумали. Более того, любая попытка выведать их намерения могла озлобить короля.

– Зато Элден Греалор останется верным вассалом династии Мальгравов, – проворчал Гертцог.

– Это понятно, – кивнула Эшлин. – Но мне не нравится улещивать таких типов, как он.

– Каких еще таких типов? – переспросил король. – Что ты имеешь в виду?

– Он недальновидный человек. Его заботят только деньги.

– Может, оно и так. – Гертцог сощурил глаза. – Но ты презираешь его не только за это. Ты считаешь личным врагом любого, кто уничтожает природные богатства Альмиры. И всегда так считала. Истинный владыка не должен так жестко стоять на своем.

– Истинный владыка как раз и обязан жестко стоять на своем, блюсти закон и охранять нравственные ценности.

– Очень скоро ты станешь королевой – незамужней дочерью папирийки – в стране тщеславных воителей. Посмотри, что творится в Глиновале! Все альмирские бароны будут тобой недовольны – втайне или в открытую. Закон и нравственные ценности должны волновать тебя меньше всего.

Эшлин неловко поерзала в тронном кресле. Разговор с отцом перешел на непривычные темы. Обычно Гертцог обсуждал с ней только практические аспекты управления страной: пограничные распри, передвижение войск, заключение договоров и союзов. Философствовать он не любил. Эшлин хотела править Альмирой лучше, чем отец, но сейчас, еще не будучи коронованной, уже вступила на стезю лжи и обмана.

– Надо как-то остановить междоусобицу, – сказала Эшлин. – Сделать так, чтобы баронам можно было доверять без подкупа и без применения силы.

– Я доверял Леону Бершаду, как родному брату, – вздохнул Гертцог. – Сама знаешь, чем это закончилось. Первым делом надо сохранить власть, а уж потом ею пользоваться. Когда я умру, ты все поймешь. Твоя власть всегда будет удерживаться на краю пропасти. Я всю жизнь боролся с баронами за контроль над управлением страной, а сейчас смерть одного-единственного человека повергла Альмиру в хаос. – Он снова зашелся приступом тяжелого кашля. – Альмирских баронов можно подчинить лишь сталью или золотом. Запомни мои слова. Ты для них – не умная и рассудительная королева, а полукровка, которая жаждет лишить их власти и денег.

В юности Эшлин часто спорила с отцом, твердо веря, что люди пойдут на все ради высшего блага, если объяснить им, в чем именно оно заключается. Но теперь ее мнение изменилось, поэтому она и отправила убийц к императору Мерсеру, а не пыталась отговорить его от исполнения своего замысла.

– Возможно, в этом и заключается бремя, возложенное на правителя, – ясно представлять себе высшее благо, даже если подданные не понимают, что это такое, – сказала она.

– Вот, кстати, Элдену Греалору вряд ли достанет ума понять, почему ты хочешь собрать войско до летнего солнцеворота, но я тебя слишком хорошо знаю. Ты приказала изгнаннику убить императора не из-за похищения Каиры. И вообще, вряд ли ты пойдешь войной на Баларию только ради сестры.

– По-твоему, я должна сидеть сложа руки? – спросила Эшлин.

– Нет, конечно. Этот поганый часопоклонник похитил мою младшую дочь! Я и сам бы ему рот ракушкой заткнул, – прохрипел Гертцог. – Я рад, что ты не боишься испачкать руки в крови, но мне нужно знать истинную причину твоих намерений.

Эшлин вынужденно поддерживала дружественные отношения с отцом, но не простила ему изгнание Сайласа и не горела желанием объяснять ему ход своих мыслей.

– Зачем тебе это? Ведь мы оба хотим одного и того же, – холодно сказала она.

– Эшлин!

– Да, отец?

– Я знаю, что ты обо мне думаешь, – сказал Гертцог. – По-твоему, я недальновидный и жестокий тип, погрязший в войне и в фамильных дрязгах, как и все остальные альмирские бароны. Возможно, мир сложнее, чем я его представляю, но поверь мне, он гораздо проще, чем представляешь ты. Когда под стены замка Мальграв придут воины с обнаженными мечами, тебе придется обороняться, иначе королевой тебе не бывать. Запомни мои слова: Альмирой можно править только силой стали и золота.

– Я поняла, отец.

– Нет, пока не поняла, – кашлянул он. – Но скоро поймешь.

На самом верху башни Королевы находились покои со стеклянным куполом, сквозь который виднелось звездное небо. Когда-то здесь была роскошная опочивальня, но мать Эшлин, принцесса Сиру, превратила комнату в обсерваторию. Папирийские названия созвездий Эшлин узнала от матери. Три телескопа, направленные на разные участки неба, она поддерживала в чистоте и в прекрасном рабочем состоянии, чтобы наблюдать за звездами, забывая обо всем на свете.

В этих покоях Эшлин занималась делами. На большом письменном столе высились стопки договоров, лежали подробные карты провинций и сообщения соглядатаев. К восточной стене Эшлин пришпиливала свои недавние рисунки драконов, а в подземных архивах хранились пятьдесят толстых альбомов с набросками. Рисовать драконов с натуры Эшлин начала десятилетней девочкой, не имея никакого понятия о масштабе или о законах перспективы.

Сиру поощряла интерес дочери к драконам и пригласила Гайеллу Стерн, папирийского алхимика, чтобы обучить Эшлин естествознанию и рисованию. Десять счастливых лет Эшлин жадно впитывала знания о растительном и животном мире, особенно о драконах. Как выследить издыхающего дракона, как осторожно к нему подкрасться, как вскрыть его и осмотреть внутренности, прежде чем они начнут разлагаться. В рисовании Эшлин превзошла свою учительницу и начала постигать основы алхимии, но тут Гайеллу выдворили из Незатопимой Гавани.