Его снова почти тошнит. Голова кружится, но он старается взять себя в руки. Он пришел сюда не за утешением.

– Это снято на дне рождения Кемаля, – поясняет она, и Амар осознает, что все это время не сводил взгляда со снимка. Ее голос мягок. – В ту ночь мы все пошли ужинать. Брат Аббас только что получил первую работу, и ему не терпелось заплатить.

– Бутербродная, – догадывается он.

Аббас проработал там всего семь месяцев, но хвастал своим умением несколько последующих лет и готовил всем сэндвичи, когда они ходили гулять.

– Это было так волнительно, потому что мы вели себя как взрослые. И вряд ли братья взяли бы меня с собой, не будь это день рождения Кемаля.

Она не отводит взгляда от лица Амара, когда говорит с ним.

– Это неправда, – бормочет он.

Она улыбается, едва заметно, словно не хотела это делать. Улыбка тут же исчезает. Дверь за ним прикрыта. Они одни. Но даже если станут говорить совсем тихо, любой, кто стоит за дверью, может их услышать. И если он понимает это, значит, и она тоже. Но все же не просит его уйти.

– Это было в том году, когда мы…

– Разбили кухонное окно?

Снова ее полуулыбка.

– Я хотел сказать, когда мы поехали в лагерь.

Но она права. В тот год он разбил кухонное окно. Так сильно ударил по мячу во время игры в футбол на заднем дворе, что стекло разлетелось на осколки. Все четверо – Аббас, Кемаль, Саиф и Амар – добрую минуту не сводили глаз с пустого пространства, где совсем недавно было стекло, пока в дыре не появилось потрясенное лицо тетушки Сиимы, но, даже когда она начала кричать, никто не произнес имя Амара.

– После этого ты не приходил к нам несколько недель, – говорит она.

Амар смущен, что она помнит это, и не может придумать, как ответить. Немного погодя он говорит:

– Я получил твою записку.

Она кивает и слегка хмурится. Может, упоминать об этом было ошибкой?

– Вопреки всему я надеялась, что ты непременно придешь, – говорит она.

Она самая храбрая из всех, кого он знает, и без страха и колебаний говорит, что думает и чувствует.

– Ты был одним из его ближайших друзей. Он хотел бы, чтобы ты был здесь, – добавляет она.

Аббас ушел и никогда не вернется. Ее голос так печален, что ему хочется коснуться ее. Кажется совершенно невероятным, что им не позволено касаться друг друга, что он не может даже обнять ее, чтобы утешить. Как нечто столь простое, дружеский утешительный жест, в такое время может быть грехом?

Ее волосы падают на лицо и закрывают уголок глаза. Ей идет. Да и что ей не идет? Ее глаза так прекрасны, что ему хочется откинуть волосы и смотреть, смотреть в ее лицо. Но он уперся взглядом в потолок. Руки сжаты в кулаки.

– Он очень любил тебя, – говорит Амар наконец, но слова звучат глупо и предсказуемо.

Только это правда. Одна из причин любви и уважения Амара к Аббасу была его манера говорить о людях, которых он любил. Сейчас Амар рассказывает ей это.

– И он часто говорил о тебе, – снова пытается он. – Чаще, чем об остальных.

Это уже лучше. Похоже, он заставил ее улыбнуться, и на этот раз улыбка не исчезает.

ЛЕЙЛА ДУМАЛА, ЧТО ВЫНЕСТИ РАЗЛУКУ с семьей будет труднее, но когда выходит из самолета, чтобы сделать пересадку, с плеч словно падает тяжесть, она тревожится лишь за отца, который ждет ее в больнице Хайдарабада. В этом аэропорту она сама по себе – без Рафика, без детей, – это похоже на глоток свежего воздуха. Она одна, и это не сравнить с одиночеством в ее спальне. «Я Лейла», – думает она, когда тащит сумку через аэропорт, изучает табло вылетов и прилетов, не спрашивая никого, находит свой терминал, останавливается, чтобы купить жвачку. И когда она наблюдает медленно катящиеся по гравию самолеты, она чувствует силу в своем одиночестве. Мысль о том, что она может положиться лишь на себя, ее утешает. Утешает, что ее внутреннее «я» находится в гармонии с тем «я», которое видят окружающие.

Она, не привлекая внимания, наспех совершает омовение в женском туалете, находит в аэропорту комнату, где может молиться. Несмотря на то что никто не узнает, если она пропустит свои молитвы и немного поспит, Лейла разворачивает на полу салфетку, становится на колени и молится. Поднимает сложенные ладони, вспоминает голос маленького Амара, несколько месяцев назад спросившего: ты молишься за себя и во имя Бога или молишься, потому что так велено? Прежде чем она выбрасывает эту мысль из головы, успевает подумать, что теперь могла бы с полной искренностью ответить Амару: «Я молюсь за себя и во имя Бога, который мне свидетель».

Три дня назад у отца случился сердечный приступ, как раз в тот момент, когда она отвозила детей в школу. Она вернулась в пустой дом и увидела, что индикатор автоответчика подмигивает красным глазком. Сестра Сара сообщила, что положение отца тяжелое.

«Тебе нужно лететь», – сказал Рафик по телефону, прежде чем она успела объяснить, что случилось. «Билеты», – пролепетала она, вспомнив о том, как они дороги. Именно по этой причине она раньше нечасто летала домой и никогда – по пустому капризу.

Это родители всегда прилетали и жили в ее доме подолгу. Днем они составляли Лейле компанию, а по уик-эндам вся семья ехала посмотреть на Голден-Гейт-бридж[14] или Мистери-спот[15]. В конце учебного года они собирались приехать на выпускной вечер Хадии, и Лейла звонила родителям каждую неделю, чтобы напомнить о билетах. Объясняла, что американцы очень серьезно относятся к церемонии, посвященной окончанию школы, и если они приедут, это будет много значить для Хадии.

«Не важно, – отрезал Рафик, отметая все ее возражения. – Он твой отец». Она была счастлива, что его первой реакцией было предложить то, в чем она нуждалась, то, чего она хотела. Избавил ее от необходимости просить. Но кто будет отводить детей в школу, а потом забирать? Занятия идут уже неделю. Сейчас начало сентября. Амар был уже в восьмом классе и играл в футбольной команде, решив отдохнуть от баскетбола. Худа была в предпоследнем классе. Хадия в свои восемнадцать заканчивала школу.

Лейла никогда не оставляла детей одних в доме больше чем на несколько часов. Девочки готовили только в особых случаях и никогда – те блюда, которые приготовила бы она. Экспериментировали с рецептами, которые искали в кулинарных книгах, и Амар часто ругался с ними, что неизменно злило Рафика. Возможно, больше всего она тревожилась потому, что просто не могла рискнуть и оставить надолго отца и сына в одной комнате. «Лейла! Мы обо всем позаботимся! Я отменю командировку на следующей неделе», – успокоил Рафик, когда она спросила, как они без нее обойдутся. Ее билеты были заказаны до того, как Рафик вернулся с работы. Лейла была буквально переполнена любовью к нему. Любовью из благодарности.