Больнее всего Мартину было из-за того, что его не понимают, что его переживания воспринимают как каприз. Но ведь бóльшую часть времени он страдал молча, никого не посвящая в свою личную трагедию. Со временем все успокоились, придя к общему соглашению, что это была просто неловкость, с кем не бывает.

15

Жанну очень радовало, какой оборот принимает ее профессиональная жизнь. Французы увлеченно следили за американскими выборами, и главный редактор попросил ее слетать в Вашингтон. В Европе никто не верил, что Буша-младшего могут переизбрать. Многие считали его худшим американским президентом; он бил все рекорды, демонстрируя непроходимую посредственность.

– Дорогая, не беспокойся, я вполне способен позаботиться о Мартине.

– Ты уверен? Это тебя не затруднит?

– Разумеется, нет.

– Но когда Юго здесь нет, я не хочу вынуждать тебя…

– Все будет отлично. И сказать по правде, Мартин очень самостоятельный…

Марк не только успокоил Жанну, но и ослабил чувство вины. Он проявлял такое понимание, что облегчил ее груз моральной ответственности, ставший еще тяжелее после смерти Джона. Она могла уехать с легким сердцем.

В командировке она взяла за правило делать передышку в середине дня, чтобы позвонить во Францию. Ей необходимо было услышать голос сына, хотя тот говорил мало. Потом он передавал трубку Марку, куда более разговорчивому. Тут уж, наоборот, часто приходилось прерывать, когда он пускался в рассуждения на ту или иную тему. Иногда он злился, что ему не дали довести мысль до конца, забывая, что у Жанны разгар рабочего дня. Однако, как ни странно, эти разговоры сплачивали пару; случается, что ощущение близости становится сильнее на расстоянии. Вспоминая каждодневную жизнь с Джоном, Жанна ясно ощущала разницу: тот не любил показывать, что происходит у него внутри. Она сравнивала двух мужчин своей жизни – что может быть естественней? И было вполне очевидно, что на очередном перекрестке один направился бы направо, а другой налево. С Марком она себя чувствовала защищенной, словно их связь служила противоядием от катастроф. Но ей недоставало волнующей неустойчивости их дней с Джоном. Нынешние отношения, безусловно, позволяли выстроить новую жизнь, чей фундамент не знал бы поэзии колебаний. Ибо да, она подумывала, что пора родить ребенка. Она без проблем смогла бы на несколько месяцев отодвинуть в сторону работу. Потом это желание сменяли сомнения. Она любила своего нового мужчину, эта любовь переполняла ее, чего же еще желать? Заблудиться в лабиринтах такого выбора вполне естественно, не она первая. Тем более что Жанна переживала сейчас увлекательнейшие моменты на другом краю света. Может, так и распыляется ясность сознания.

Потому что она не видела всего. В ее оправдание следует сказать, что и никаких тревожных предзнаменований не наблюдалось. Все произошло неожиданно. В первый вечер, когда они остались вдвоем, Мартин смотрел телевизор в гостиной. К нему подошел Марк. Мгновение он молча постоял, рассматривая мальчика – приглядываясь к мишени, чтобы вернее прицелиться. Потом очень спокойно произнес тихим, едва слышным голосом:

– Мне бы хотелось, чтобы ты ушел в свою комнату.

– Что?

– Мне бы хотелось, чтобы ты ушел в свою комнату.

– В мою комнату?

– Да.

– Когда?

– Прямо сейчас. Мне бы хотелось, чтобы ты ушел в свою комнату.

– Но… я смотрю передачу.

– Ну так выключи.

– …

– Мне нужно сделать несколько звонков по работе, так мне будет спокойнее.

Мартина удивил холодный, властный тон отчима. Будь это сказано по-другому, просьба стала бы вполне понятной. Но тут что-то было не так. Сама вежливость фразы, отчеканенной медленно и продуманно, подчеркивала угрозу. Кстати, Мартин не вполне уловил смысл. Марк спокойно мог бы позвонить из своей комнаты, какие проблемы? Зачем ему гостиная? Он будто нарочно хотел выставить Мартина вон. Тот почувствовал, что лучше не спорить. Он выключил телевизор и подчинился. Лежа в постели, он постарался понять Марка. Может, у него выдался тяжелый день или он получил плохое известие? Дети быстро становятся отдушиной для сброса стресса. И все же кое-что в этой последовательности событий оставалось необъяснимым. В квартире было тихо; никаких признаков телефонных переговоров. Теряясь в догадках, Мартин в конце концов заснул.

16

Под каким-то малозначительным предлогом Марк следующим вечером повторил свою просьбу. Едва закончился ужин, он отправил Мартина в его комнату. На этот раз он добавил:

– И ничего не говори матери, ладно? А?

– …

– Я с тобой разговариваю.

– Я слышал.

– Не вздумай рассказывать об этом матери. Это между нами.

Мальчик на мгновение замер, ошеломленный. Перед ним был совсем не тот человек, которого он знал. Однако за ужином все было нормально. Они поговорили, как прошел день; конечно, разговор поверхностный, но ничем не предвещавший такого поворота, и внезапно Марк повел себя совершенно неожиданно. Переменчивое поведение в конечном счете пугает больше, чем устоявшаяся агрессивность. С этого момента Мартин перестал понимать, с каким человеком ему предстоит иметь дело через секунду; вроде русской рулетки, заряженной настроением. Сидя в комнате, он уговаривал себя, что все это не имеет особого значения, но тогда почему Марк открытым текстом велел ничего не говорить матери? Значит, он отдает себе отчет в том, насколько его поведение непозволительно или предосудительно. Может, он так представляет себе воспитание… Нет, Мартин видел, как Марк ведет себя со своим сыном, – совсем иначе. Скорее уж с Юго ему не хватало властности, Марк позволял своему ребенку творить что угодно. Тогда в чем дело? Что происходит? Наверное, Мартин должен был возмутиться, взбунтоваться: «С какой стати я должен уходить к себе в комнату!» Или пригрозить, что все расскажет матери. Но он так и не открыл рта. Возможно, просто боялся, но была и другая причина: он видел, как расцвела мать. Он не хотел портить ей жизнь. В результате ситуация рисковала превратиться в уравнение, не имеющее решения. Должен ли он платить своим несчастьем за счастье матери?

На следующий вечер все обстояло еще хуже. Марк приказал Мартину отправиться ужинать к себе. Марк не хотел ни видеть его, ни слышать. Пока что Марк только ограничивал Мартину территорию. Как при облаве на зверя. Перед тем как заснуть, Мартин снова вспомнил Рождество. И теперь ему казалось очевидным, что подарок был извращенной издевкой, замаскированной под неловкость. Но почему? Какова цель? Заставить его сорваться, чтобы избавиться от него, поместив в какой-нибудь пансион? Уму непостижимо. Как часто бывает в таких случаях, вместо того чтобы усомниться в психическом равновесии агрессора, мальчик предпочел засомневаться в собственном. Он сделал что-то плохое? Скорее всего. Другого объяснения не было. Вопреки всякой