– Потому что кто-то из твоих «доброжелателей» послал ему от твоего лица послание по пейджинговой сети – то есть начал шантаж!

Разумеется, я не стал афишировать, что сам сделал это по наущению своей гениальной сволочи, носящей гордое прозвище Приятель. Но мысленно поклялся переименовать чертов атлон в Дружка!

– Вот он и взъярился.

– Значит, Мишенька перешел к действиям, – задумчиво потянула Валентина, стремительно строя планы на будущее.

– Если бы смогли перехватить его послание и узнать его местоположение, он был бы у нас в руках, – задумчиво сказала она.

– Мне так не кажется.

– Почему?!

– Ты вспомни четверых ныне покойных профессионалов. И то, как был убит сам Павел Петрович. Кто бы там ни защищал твоего бывшего любовника, он делает это в высшей степени профессионально (сам-то я, вспоминая рассказ моих девок, с почти стопроцентной уверенностью мог утверждать, что сделал это тот самый акробатически сложенный человек, которого они подождали, прежде чем вшестером покинуть территорию публичного дома. Но кто он?..)

– Вспомнила, – пожала плечами Валентина.

– Ну и?

– Ну и что? У тебя есть пистолет. Просто выстрелишь в него. И все.

– У тех четверых не было огнестрельного оружия? – недоверчиво прищурился я.

– Было, – ответила она, – но они не знали, с кем будут иметь дело. Скорее всего их взяли обманом. То есть убийца подошел близко-близко, притворившись кем-то или просто замаскировавшись. А потом атаковал. Они крутые-то крутые, но против неожиданности не бойцы даже самые подготовленные.

– Доля истины в твоих словах есть, – согласился я. – Ладно, отложим данный конкретный вопрос до лучших времен. Сейчас нужно подумать о том, как мы будем действовать. А для этого мне нужно знать, какими средствами ты располагаешь и чего ты хочешь.

– У меня есть деньги, Валера, так что об этом не беспокойся. Тысяч десять долларов. Лежат на счету, о котором из наших никто ничего не знает. Это совершенно точно, здесь даже Миша ничего пронюхать не мог. А хочу я две вещи. Во-первых, предупредить сбежавших девчонок, чтобы они мотали как можно дальше и всю оставшуюся жизнь не высовывали носов. А во-вторых, хочу сохранить статус. Не статус владелицы публичного дома, и даже не статус женщины при Огородникове. А статус свободной, респектабельной и влиятельной женщины. Лучше всего здесь, уезжать и начинать все заново не хочется. Возраст не тот. Энергии маловато… – Она отнюдь не мечтательно улыбнулась, становясь невыносимо похожей на хищную кошку, после обеда вылизывающую лапы с острыми когтями. – Я вообще хочу его уничтожить. И с ним как можно большее количество людей. А потом заняться своим Домом, но с нормальным, европейским подходом, как у цивилизованных людей. И развить его до мировых стандартов. И выше.

– Да ты энтузиаст своего дела! – поразился я.

– Я и мои девочки можем сделать каждого клиента довольным. Это мастерство. А у некоторых – искусство.

– Ладно, искусствоведением мы займемся потом, – покачал головой я, невольно вспоминая мастерство «на грани фантастики», с которым меня «отделали» четверо народных умелиц.

– А чем сейчас? – совершенно серьезно спросила Валентина, словно бы не чувствуя заключенного в ее словах двойного смысла.

– Сначала ты опишешь мне этого своего Мишутку, чем подробнее, тем лучше – чтобы при личной встрече я его ни с кем не перепутал.

– Не перепутаешь. У него шрам на левой щеке. Остался, по его собственному рассказу, от укуса собаки. Наследие трудного детства… А чем мы займемся потом?

– А потом, разумеется, займемся спальней, – ответил я, не стараясь сдержать ехидства в голосе, – потому что тебе пора спать. А мне – думать про нас с тобой и про наши дела.

– Ну, подумай, – теперь ее улыбка была теплой, как мед. – Только сначала покажи мне, где ванная.

– Идем, покажу…

Выслушав и подзаписав, чтобы ничего не перепутать и не забыть, словесный портрет Михаила Наумова, я привычно (за последние сутки во второй раз) давал необходимые объяснения Валентине Павловне, а мысленно уже сидел за своим компьютером.

Поэтому, как только дверь в мою многострадальную спальню затворилась и Мадам, без всякого сомнения, приготовилась ко сну, я отправился в свой computer room, чтобы серьезно и по-мужски поговорить со своим творением, носящим отныне презрительное имя Дружок.

Злой комп, не считающий нужным предупреждать о последствиях своих советов, тихонько урчал, занимаясь экраногасительным онанизмом.

По экрану летали беззащитные черепашки, сталкивающиеся с постоянно меняющимися горами.

Посмотрев на них, я внезапно осознал, что Дружок совсем по-собачьи пытается вымолить прощение у своего хозяина, смеша его забавными и уморительными картинками.

Было действительно смешно наблюдать за выпученными глазами планирующих черепашек. Возможно, именно эту заставку Дружок придумал сам: у него был включенный в программу общего анализа цветовой анализатор и анализатор движения – для проведения криминальной экспертизы на дому.

Я молча провел рукой по гладкому белому корпусу системного блока, по монитору двадцати одного дюйма в диагонали… и понял, что Дружком звать эту бандуру не смогу: ни одна собака в мире так дорого не стоила, и стоить не будет!

Поэтому плюнул на все, в который уже раз прощая свое механическое чудо, и включил монитор.

– Добрый вечер, Приятель.

ПОЛЬЗОВАТЕЛЬ ОПОЗНАН. ПРИВЕТ, ХАКЕР!

И что-то по-домашнему радостное было в этом восклицательном приветствии. У меня оттаяло сердце, и я усмехнулся, глядя в монитор, как в лицо давнего, единственного и неисправимого друга…

Через двадцать минут я тихонько наговорил через устройство речевого анализатора всю скопившуюся у меня информацию и уселся ожидать ответов на свои наболевшие вопросы… пусть даже не стопроцентных, а вероятных.

Я рассказал компьютерному сыщику обо всем, наконец-то имея достаточно времени, чтобы изложить все данные от начала до конца – рассказал и о Валентине, о том, как на нее (вследствие моего сообщения на пейджер Огородникова) конкретно наехали, как за ней не менее конкретно приехали, как мы ото всего этого потом уехали и как потом поговорили; разумеется, все это я излагал вкратце, по стандартной языковой схеме, которую моя программа воспринимала лучше любой другой.

Некоторое время попищав, побурчав и даже отчего-то пошелестев обоими дисководами, – и трехдюймовым, и лазерным, – товарищ Приятель начал выдавать информацию, над которой я склонился, чуть дыша, как небезызвестный царь Кощей, который над златом чахнет.

1. МИХАИЛ НАУМОВ – ПО СЛОВАМ ВАЛЕНТИНЫ ПАВЛОВНЫ КРУПСКОЙ, БЫВШИЙ ЕЕ ЛЮБОВНИК. ЛИЧНОСТЬ НЕОПОЗНАНА, ИНФОРМАЦИИ НЕТ. ИСХОДЯ ИЗ ПРЕДЛОЖЕННОГО ОПИСАНИЯ (я ввел в память данные, полученные от Валентины и предыдущих четверых гостей моей квартиры), СОСТАВЛЕН ПРИМЕРНЫЙ ФОТОРОБОТ. ВЫВОДИТЬ?