Я бросил взгляд на лестницу. Учительница спустилась, поправляя юбку, вытирая слезы. Бородач хлопнул ее по заду и сел за другой стол. Она вся сгорбилась и вышла из бара, не смотря ни на кого.

– Они заставляют нас жить по плану, – продолжал он, – делать аборты и ненавидеть супругов. Я даю вам время подумать, Адам. Я сам найду вас.

Хлоя подошла сзади. Закрыла мне глаза.

– Угадай кто? – спросила она и тут же убрала руки.

Человек с красивой улыбкой исчез.

– Ну как? Придешь? – спросила Хлоя.

– Не знаю. Почему я?

– Я подумала, ты можешь быть с нами. Нам нужны люди. Больше людей. Тех, кто еще не успел привыкнуть. Кто совсем не окостенел.

Я молчал.

– Трусишь?

– Нет.

Он трусит, – мой внутренний голос опять говорил.

– Так придешь?

Он не придет.

– Приду. Куда нужно прийти?

Вот идиот…

– Я все скажу, – огляделась Хлоя, – потом.

– Мне тоже нужна твоя помощь, – я взял ее за руку, – очень нужна.

– Только если ты с нами, – улыбнулась она.

С кем с ними, кто они вообще такие?

– Я с вами, – согласился я.

Все, я пошел…

– Мне нужна твоя помощь, Хлоя, в одном очень важном деле, – я не знал, как начать, как объяснить ей все.

– В каком?

– Нужно помочь одному человеку.

– Как именно?

– Не дать ему попасть под жернова.

– Под что?

– Я все расскажу. Потом.

– Тебе нужно расслабиться, Адам, ты слишком напряжен.

– В каком это смысле?

– Тебе нужно подняться в комнату.

– Не думаю…

– Тебя уже ждут.

Я встал из-за столика и побрел в темень лестничного проема. Крутой подъем освещался светодиодными лентами, напоминая посадочную полосу. В животе сжалось волнение, в голову ударил жар.

Что я здесь делаю, черт возьми?

Я обернулся.

У подъема стоял тот самый бородач, скрестив руки, и, не сводя глаз, таращился на меня. Он оскалил редкие зубы и подмигнул.

По коридору несколько комнат, пять или шесть, двери некоторых были не заперты, характерные звуки и голоса никого не смущали и, кажется, только разгоняли аппетит. Нашел свой номер, открыл. В комнате темно и тихо, только скрип двери, запах спиртного и дешевой туалетной воды. Я ничего не видел, только проблески лопастей потолочного вентилятора, он разгонял спертый воздух, страшная духота, ни одного окна. Чье-то дыхание, тихий смешок, женский тонкий силуэт возле кровати. Звук откупоренной пробки, запах вина, им наполняли бокалы. Один, второй, звон стекла, запах винограда, терпкий вкус, запах женщины, бархатистая кожа, цитрусовые волосы, она голая полностью. Ее быстрые пальцы прошли по моей рубашке, пересчитали все пуговицы, расстегнули каждую, добрались до ремня.

Я хотел что-то сказать, но не знал, нужно ли. Она закрыла мне рот поцелуем, так даже лучше. Все возле кружилось, вся темень плыла. Шуршание простыни, сбилось дыхание. Я весь вспотел, мы оба вспотели. Жар, непонятный озноб. Все тело кололо тысячей игл. Выдох, еще один выдох, скрип кровати, босые шаги.

На полу лежало одеяло, я смотрел в ту же темень, пытаясь запомнить ее, она так быстро ушла. Будто растворилась в темноте, будто и сама была ею. Только халат сверкнул белым пятном в закрывающейся двери. Скрип петель, щелчок замка, запах ее сладкого пота остался на подушке. Я впился ноздрями в скользкую ткань, теряя себя и реальность.

Макс проснулся в чистой постели с такими же чистыми белыми простынями, вокруг были белые стены и окна у самого потолка. От него пахло мылом и хлоркой, или хлоркой пахло от пола, он не мог понять. В углу комнаты, или то была палата, стоял умывальник. Кран блестел хромированной чистотой, мыло в стеклянной таре с дозатором наполнено до краев. На вешалке чистое полотенце.

Макс перевернулся на бок, опустил одну ногу, нащупал пол, теплая плитка, оперся на локоть, опустил вторую, отдышался, встал. Что-то защемило в груди, простыня, которой он укрывался, сползла с него, оставив голышом. И он во всей красе стоял посреди этой комнаты, не понимая ничего. В шкафу не было его вещей, ни одной, только чистый комплект пижам. Он оделся в полосато-хлопчатое и прильнул к двери. Тишина. Странно. Как может быть тихо днем? Дернул ручку, дверь поддалась, открывал осторожно, не дай бог заскрипит – не заскрипела, вышел. Пустой коридор. Потолки метров пять, старая белая плитка, штукатурка местами уже отвалилась. Это больница, догадался он. Взглянул на ноги, понял, что босой, можно было вернуться в палату и посмотреть под кроватью, но второй такой случай едва ли выдастся. Он совершенно ничего не помнил, ни времени, ни места, а какие-либо попытки притянуть воспоминания заканчивались болью в голове. Так или иначе, оставаться здесь было нельзя, нужно бежать, возвращаться домой – к счастью, где его дом и кто он сам, Макс еще помнил. Тишина казалась уже ненормальной.

Где-то в конце коридора загремели посудой. Макс посмотрел на часы – большие настенные показывали без пятнадцати пять. Похоже, готовят завтрак. Стойка регистрации высокая, пустая. Никого. Макс еле слышно прошел по холодному полу, прощупывая каждый скол старой изношенной плитки, каждый межплиточный шов. В палате было гораздо теплее. Да, он понял, что это больница и он, видимо, заболел. Только чем?

Его ощущения обострились, он принюхивался и прислушивался не так, как раньше, все было более ярким. Дойдя до лестничного пролета, Макс увидел лифт. Вызвать эту дребезжащую колымагу? Зданию лет сто, не меньше, тихого механизма ждать не стоит. Или спуститься по лестнице, а если кто-то попадется навстречу? А если кто-то приедет на лифте… Он посмотрел через лестничный пролет – никого. Сколько же здесь этажей? Четыре? Нажал кнопку вызова. На нижнем этаже что-то загромыхало, на верхнем закрутилось. Черт его дернул, нужно было пешком. Со скрипом кабина проезжала каждый из этажей: вот она на втором, у Макса бешено колотилось сердце, во рту пересохло, вот на третьем, сейчас кто-нибудь выйдет и затащит его в палату, четвертый, двери открылись. Никого. Он запрыгнул в лифт и прижался к стенке, нажал кнопку закрытия дверей и смотрел, как они медленно идут навстречу друг другу, соединяясь резиновыми прокладками. Все. Закрылись. Поехали. Лифт тряхануло и стало опускать вниз. А если его встретят внизу? Если лифт вызовут на втором или третьем?

Какое-то необъяснимое волнение захватило его. Бежать, нужно бежать – это все, что он понимал. Макс также понимал, что по закону принудительной госпитализации он не имеет права покидать медучреждение без выписки, но желание покинуть это место затмевало все доводы.