– Хорошо. – Инспектор оживляется и начинает говорить быстрее, как будто я всего лишь одна из длинного списка людей, которым нужно позвонить этим вечером. – Итак, вчера, в понедельник, шестнадцатого ноября, фотография Тани появилась среди рекламных объявлений в «Лондон Газетт». Так?

– Да.

– И вы связались с нами, узнав ее фото в утренних новостях?

– Да.

– Это очень полезная информация. Спасибо, что уделили мне время.

– Но разве вы не хотите поговорить со мной? Взять показания?

– Если нам еще что-нибудь понадобится, мы с вами свяжемся.

Не успеваю я и слово вставить, как он кладет трубку. Саймон теперь выглядит скорее рассерженным, чем растерянным.

– Ты можешь объяснить, в чем дело?

– В той девушке, – отвечаю я, – которую убили. Показывала тебе сегодня ее фотографию.

Утром, едва закончился репортаж с места убийства, я побежала наверх, разбудила Саймона и все ему пересказала. Слова сыпались сами собой.

– А что если все это связано с рекламой, Сай? – срывающимся голосом спрашивала я. – Что если кто-то выкладывает фотографии тех женщин, которых собирается убить, и я стану следующей?

Саймон тогда неуклюже меня обнял.

– Дорогая, тебе не кажется, что ты немного перегибаешь палку? Я где-то читал, что в Лондоне каждый год убивают примерно сто человек. Каждый год! Это – сколько? – восемь в месяц. Ужасно, я понимаю, но уж точно никак не связано с бесплатной газетенкой.

– В обеденный перерыв схожу в полицию, – упрямилась я, хотя и видела: он по-прежнему считает, что я слишком драматизирую.

– Ну, что, в полиции тебя приняли всерьез? – Саймон присаживается на край постели. И прямо мне на ноги. Убираю их в сторону и пожимаю плечами.

– Дежурный офицер был очень внимателен. Позвонил инспектору, который занимается этим делом, но тот не приехал. А теперь говорит, что получил всю информацию, и если им еще что-то понадобится, то свяжется снова. – На глаза наворачиваются слезы. – Но они же не знают о других фотографиях – о моей, о Кейт Тэннинг!

Я начинаю плакать. Голова раскалывается и совсем не дает думать.

– Ш-ш-ш. – Саймон гладит меня по волосам и поворачивает подушку прохладной стороной. – Хочешь, я им перезвоню?

– У меня даже номера нет. Инспектор сказал, что он из Северо-Западной следственной группы.

– Я найду номер. Давай принесу тебе обезболивающее и стакан воды, а потом позвоню. – Он идет к двери, затем оборачивается, как будто только теперь кое-что заметил. – А почему ты на моей стороне кровати?

Чтобы не встречаться с ним взглядом, прижимаюсь лицом к подушке. И бормочу:

– Наверное, во сне перевернулась.

За все это время мы по-настоящему ругались только один раз. Из-за моего бывшего мужа.

– Мэтт – отец Кэти и Джастина, – говорила я. – Ты же понимаешь, что иногда мне придется с ним видеться.

Саймон неохотно согласился.

– Но ведь у него не появятся причины зайти в дом? Посидеть в нашей гостиной, выпить кофе из наших кружек?

Это было неразумно и по-детски, но я не хотела терять Саймона, и в тот момент его условие казалось компромиссом.

– Хорошо, – уступила я. – В дом Мэтт не войдет.

Когда я снова открываю глаза, на прикроватном столике стоит стакан воды, а рядом лежит маленькая упаковка таблеток. Беру две и вылезаю из постели. Топ помялся, брюки перекрутились. Я раздеваюсь, натягивают теплую пижаму и заворачиваюсь в широкий кардиган.

Уже пробило девять. В кухне отыскались остатки чего-то похожего на мясную запеканку. Ноги по-прежнему дрожат, я вялая после долгого сна. Иду в гостиную и вижу Саймона, Джастина и Кэти перед телевизором. Они не разговаривают, но это молчание успокаивает. Несколько секунд я просто стою и смотрю на свою семью. Кэти замечает меня первой.

– Мама! Тебе уже лучше? – Она отодвигается, освобождая место между ней и Саймоном. Я сажусь на диван, спуск по лестнице меня вымотал.

– Не то чтобы. Я совершенно выжата. – Давно не чувствовала себя так плохо. Кости ноют, к коже не притронуться. Глаза жжет, и это проходит, только когда закрываю их. А горло так болит, что я с трудом могу говорить. – Кажется, у меня грипп. Настоящий грипп.

– Бедная малышка. – Саймон обнимает меня, и на этот раз Кэти ничего не говорит о «публичных проявлениях любви». Даже Джастин выглядит обеспокоенным.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – предлагает он. Наверное, я выгляжу совсем скверно.

– Немного воды. Спасибо.

– Без проблем. – Он встает, затем лезет в карман, достает конверт и протягивает его мне.

– А это что такое? – В конверте оказывается толстая пачка двадцатифунтовых банкнот.

– За аренду.

– Что? Мы это уже проходили. Я не хочу брать с тебя арендную плату, дорогой.

– Ну, за еду, за счета – не важно. Деньги твои.

Я поворачиваюсь к Саймону, вспомнив, как упорно он в последнее время настаивал, чтобы Джастин перестал быть нахлебником. Но тот качает головой, словно говоря, что это не имеет к нему никакого отношения.

– Это просто отлично, Джастин. Молодец, кореш. – Сленговое словечко звучит у него наигранно, и Джастин смотрит на Саймона с насмешкой.

– А я думала, ты на мели? – Кэти заглядывает в конверт, чтобы узнать, сколько там наличных.

Я убираю деньги в карман кардигана, стараясь не обращать внимания на внутренний голос, который требует спросить, откуда они взялись.

– Мелисса назначила меня управляющим кафе, чтобы самой заниматься открытием нового, – словно прочитав мои мысли, говорит Джастин. – Временно, но с повышением зарплаты.

– Это замечательно!

Я чувствую облегчение – мой сын не ворует и не связался с наркотиками – и реагирую даже слишком восторженно. Джастин пожимает плечами, как будто в этой новости нет ничего особенного, и уходит на кухню за водой.

– Всегда знала, что ему просто нужен толчок и кто-нибудь, способный увидеть, насколько трудолюбивый он парень, – шепчу я Саймону.

И тут вспоминаю, что не только у Джастина есть известия о работе. Я поворачиваюсь к Кэти.

– Прости, милая, что не поддержала тебя перед прослушиванием. Из-за этого чувствую себя отвратительно.

– Боже, да не переживай сейчас об этом, мам. Ты же болеешь.

– Саймон сказал, что все прошло блестяще.

Кэти начинает сиять.

– Это было потрясающе. Так вот, агент меня не взяла, потому что у нее уже есть несколько девушек с моими данными и диапазоном – что бы это ни значило, – но я разговорилась с парнем, который ждал в приемной. Он директор театральной труппы и ставит «Двенадцатую ночь», а их Виола недавно неудачно покаталась на лыжах. Представляешь, насколько идеально все совпало?