Вудс поворачивается к разъяренному товарищу лицом к лицу:

– Разве не лучше быть свободным на законных основаниях, чем беглецом?

– Да мы можем не дождаться такого шанса! Я хочу свободы любой ценой!

– Думаю, ты знаешь, что надо делать, – говорит Фултон, обращаясь к Рен.

Кажется, Рен поначалу не слышит его, она отрешенно смотрит куда-то вдаль, но затем, глубоко вздохнув, переводит взгляд на Фултона:

– Да, да, конечно, вы правы, – бормочет она.

– Ты выпустишь нас? – спрашивает Вудс.

– Думаю, я должна это сделать, разве нет? Наверное, так будет правильно.

– Верно, – решительно поддерживает Пандер.

– Да, точно, хорошо, – рассеянно отвечает Рен.

– Подумай, Рен, – говорит Малакай, – хорошо все обдумай.

– Я уже все обдумала. Я должна поступить правильно. Поезда скоро перестанут ездить, и вы окажетесь здесь в ловушке. Сначала выпущу вас, ребята, а потом освобожу остальных.

Кивнув, Малакай отступает в сторону.

Рен направляется к пульту управления, расположенному на стене у линии срабатывания детонирования, и внезапно мое сердце начинает учащенно колотиться: она освободит, она выпустит нас. Перво-наперво я думаю о моей сестре Молли, потом об отце. Я должен прежде всего добраться до них, убедиться, что с ними все в порядке.

Рен идет вперед, но, кажется, едва держится на ногах, словно она пьяна или приняла «Пассив» [12].

Я иду за ней, мы все идем, с нетерпением глядя на панель у двери и ожидая, что вот-вот Рен приложит палец к экрану и отключит инфракрасный барьер, который убьет нас мгновенно, если мы попытаемся его пересечь.

Но я замираю и смотрю на камеру Кины. Неужели я могу сбежать, бросив ее здесь с теми, кого Рен сочла опасными для нашего полуночного клуба?

– Черт, – бормочу я себе под нос, отставая от группы. Нет, я не могу уйти без Кины. Либо я заставлю Рен выпустить ее, либо остаюсь и буду ждать свой шанс выйти со второй группой.

«В той группе будет и Тайко», – вспоминаю я.

– Ну же, давай, – я слышу нетерпеливый голос Пандер и оборачиваюсь к Рен.

Она стоит в дверях неподвижно, спиной к группе – настолько неподвижно, что кажется застывшей во времени. Я подхожу ближе и чувствую, как под кожу пробирается знакомый страх.

– Рен, – зовет ее Малакай, и впервые я слышу страх даже в его голосе, – все в порядке?

Все происходит молниеносно. Рен поворачивается лицом к группе, ее глаза быстро моргают, рот искривлен в какой-то неестественной улыбке. Ребята делают шаг назад, Малакай протягивает руку, заслоняя их. Рен хватает с пояса детонатор и направляет его в толпу. Я слышу четыре сигнала соединения с сердцем кого-то из нас. Закрыв глаза, молюсь, чтобы это был не я.

– Нет, – слышу я шепот Фултона, – не может быть.

И в тот же миг он, безмолвный и бездыханный, падает на пол.

На долю секунды наступает тишина. Затем все начинают в панике кричать и кидаются к своим камерам в поисках убежища. Вудс вбегает в бывшую камеру Фултона. Передо мной Игби хватает Пода за руку, тащит в свободную камеру и захлопывает дверь. Малакай спиной вваливается в другую камеру, Эмери стонет, пытаясь закрыть тяжелую дверь, крича при этом Алистеру: «Беги, беги, беги!», дверь за ней намертво захлопывается, и голос обрывается. Все происходит в мгновение ока, и все это время меня толкает и тащит за собой паникующая толпа.

Я бегу к своей камере – перед ней есть еще две пустые, но в данный момент я не очень хорошо соображаю. Алистер бежит рядом, опережает меня, и я вижу, как развеваются в воздухе его осветленные волосы. Слышу четыре сигнала, но не могу понять, чьи они – его или мои. Но вот он обмяк, словно тряпичная кукла, – ноги приподнимаются на носочки, с изогнувшейся спиной он падает ничего не выражающим лицом на пол.

Я хватаюсь за входной проем своей камеры и, развернувшись, ныряю внутрь. Я тяну дверь, срывая дыхание на панический крик.

Мимо пробегает Пандер, ее очки падают на бетонный пол; она останавливается, оборачивается, наклоняется, чтобы поднять их, мне хочется кричать ей: «Беги!», – но дверь закрывается, замок защелкивается. Я очень надеюсь, что Пандер доберется до следующей камеры.

Тишина поглощает меня, окружает и накрывает, подобно одеялу. Я падаю на пол. Это все неправда, это не может быть правдой, этого просто не может быть.

«Алистер и Фултон мертвы. Рен убила их. Зачем она это сделала?»

Я не могу смириться, не могу принять это. Мой мозг все блокирует, затягивая меня в мир небытия: я ничего не чувствую, ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю. Я сижу на полу – я никто и нигде, и это сущее блаженство.

«Алистер и Фултон мертвы. Рен убила их. Зачем она это сделала?»

Вопрос звучит где-то вдалеке, в запертой комнате в запертом доме в городе-призраке.

Я понимаю, что могу лишиться разума, если не возьму себя в руки. Я бью себя по лицу, сильно, еще и еще раз. Боль возвращает меня к реальности.

– Алистер и Фултон мертвы, – произношу я вслух, – Рен убила их, но зачем?

Я ищу ответ на вопрос.

– Она сошла с ума, потеряла рассудок. Рен убила Алистера и Фултона. В городе идет война, электричества нет, на нас напали.

Я бормочу, пытаясь собрать сказанное, как кусочки мозаики из разных головоломок, в единую картину.

Я встаю, подхожу к раковине и включаю холодную воду – ничего.

– Черт! – рычу я.

Сердце так бешено колотится, что вот-вот выскочит из груди. Я смотрю на свое отражение в затемненном экране, висящем на стене, и не узнаю себя: кожа пепельного цвета, глаза выпучены, губы застыли в гримасе, не принадлежащей мне. У меня шок, я понимаю, но ничего не могу поделать.

Я подхожу к экрану, касаюсь ладонью черной поверхности. Хотел бы я, чтобы он работал, чтобы Хэппи снова заговорила со мной, составила бы мне компанию, принесла еды, показала бы, который час. Я не хочу проходить через все это один. Взяв верхнюю в стопке книгу, начинаю читать, но потом резко бросаю ее в запертую дверь. Изнутри камеру не открыть.

Я снова тут застрял. Кажется, мне отсюда просто не выбраться. Неужели мне суждено возвращаться сюда до самой смерти?

Я замираю, когда люк в моей двери медленно открывается, его металлический скрежет пронзает тишину комнаты.

Я оборачиваюсь: Рен смотрит на меня широкими, яркими глазами, веки открываются и закрываются, снова и снова, словно крылья колибри.

– Рен, это я, – говорю я, и голос мой похож на отголосок эха. – Я, Лука.

Она ничего не говорит, просто смотрит на меня, оскалив зубы в этой ужасающей улыбке.