Я кричу: непроизвольный крик боли, страха и, в основном, облегчения, что кошмар с Отсрочкой окончен. Я чувствую в шее жгучие колотые раны от шприцев; это невероятное ощущение того, что мои конечности могут подчиняться командам мозга; я двигаю пальцами ног, вытягиваю пальцы рук и не могу сдержать слез, но сделав пару глубоких вдохов, пытаюсь взять себя в руки.

– Я живой, – говорю я вслух дрожащим голосом. – Но почему я живой?

После попытки побега они должны были убить меня, пристрелить на месте или отвезти в суд и стереть, но не сделали этого.

Почему?

Что имел в виду Гален, когда говорил, что я стану отличной батареей? Почему они не принимают отказ от Отсрочки? И почему на Отсрочке меня не ввели в кому или не сделали безумным, как остальных из группы «А»?

«Может, это случится позже?» – размышляю я.

Но в данный момент это не имеет значения. Я жив, по какой бы причине они ни решили не убивать меня, – я пережил Отсрочку. По крайней мере, пока. Улыбаясь, я вспоминаю сегодняшнее утро, ожидание на платформе, лицо Кины – она узнала меня, поздоровалась, мы даже посмеялись вместе.

– Кина, – произношу я, снова улыбаясь.

Удивительно, как один простой момент может стать бесценным для человека, лишенного общества.

Хэппи велит мне переодеться в тюремную форму, и я подчиняюсь.

Когда дверь, ведущая обратно к Мрачному поезду, открывается, я смахиваю слезы, стараясь выглядеть как можно спокойнее. Входят трое охранников: один, нацелив на меня детонатор, подключает его к моему сердцу, остальные двое держат меня на прицеле.

– Шевелись, суперзвезда, – велит тот, что держит детонатор, и до самого вагона они идут задом наперед шаркающими шагами, ведя меня на мушке.

После Отсрочки обычно следует восстановительный период – ведь нужно время, чтобы восполнить то, что правительство отняло. Мэддокс называл это отдыхом для души.

Но сегодня мне не до этого; я слишком озабочен вопросом, почему меня не убили за попытку побега.

В дни Отсрочки жатва энергии отменяется, так что, думаю, сегодня весь объект будет работать на ранее накопленном ресурсе. Но я не в состоянии насладиться даже временем, свободным от жатвы: Рен так и не пришла, и я мучаюсь в неведении, теряясь в догадках: «а может…», «а что если…».

К полуночи я извел себя до головной боли. Я подхожу к окну, чтобы посмотреть на дождь; минута за минутой мое беспокойство плавно переходит в знакомый страх: дождь так и не начался.

Я смотрю на небо, и так целый час, затем еще один; дождь так и не начался. В 02:30 я сдаюсь и ложусь в кровать. Я лежу в темноте, глядя в пустоту, я боюсь спать; боюсь, что во сне впаду в бессознательное состояние, предшествующее безумию, убившему ребят из группы «А».

Я понимаю, что что-то не так, как только открываю глаза.

Поначалу мне кажется, что еще поздняя ночь, потому что освещение в комнате вовсе не такое, каким должно бы быть утром, но затем я понимаю, что единственный источник света – это тонкий солнечный луч, проникающий сквозь крошечное окно в задней стене.

Инстинктивно смотрю на экран, чтобы узнать, который час.

Экран выключен.

Встав с кровати, я подхожу ближе и вижу свое отражение в черной зеркальной поверхности.

Экран никогда не выключается.

– Что происходит? – шепчу я в пустоту, а затем зову ее: – Хэппи?

Черный экран не отвечает.

– Хэппи, где ты? – спрашиваю я, пытаясь не обращать внимания на дрожь в голосе и на ужасную привязанность к операционной системе, управляющей миром.

Экран выключен, поэтому я понятия не имею, который час. Время подъема обычно контролирует Хэппи, так что сейчас может быть куда позднее, чем половина восьмого.

«Нет, погоди», – рассуждаю я и, подойдя к окну, смотрю на небо: солнце уже довольно высоко. Утро давно прошло, определенно.

– Что происходит?! – произношу я уже на повышенных тонах. Надеюсь, фазы сна не сбились; как правило, мои биологические часы довольно надежны: я всегда просыпался за пару минут до будильника, но сейчас у меня нет ни малейшего представления, который час.

«Ладно, хорошо, – говорю я себе, – спокойнее, по крайней мере, ты жив и пока в здравом уме и при памяти. Соблюдай обычный распорядок дня. Скоро задняя стена откроется, и ты спросишь остальных, знают ли они, что происходит. А если и они не в курсе, будем надеяться, что Рен все же придет и объяснит, что тут творится».

Но без завтрака сил тренироваться практически нет, и к третьему кругу отжиманий я уже взмок от усталости.

Я сижу на кровати и жду, когда случится хоть что-нибудь, но ничего не происходит.

Проходит время – минуты или часы, я уже не понимаю, – но задняя стена так и не открылась. Я уверен, что час прогулки уже давно миновал, но сложно сказать наверняка, не имея возможности следить за временем.

Я снова вышагиваю по комнате, пытаюсь петь, как Пандер, но это только сильнее раздражает, ведь я абсолютно лишен музыкального слуха. Я снова выглядываю в окно: солнце по-прежнему высоко в небе или, может, уже немного ниже?

«Рен больше не приходила с тех пор, как предупредила меня об Отсрочке, – размышляю я. – Должно быть, они обо всем узнали и арестовали ее».

Я все жду и жду. Я слишком встревожен, чтобы читать, нет энергии для упражнений, мысли в голове несутся на скорости миллион миль в час, пытаясь разобраться, что, черт подери, происходит.

Я меряю комнату шагами, сижу на кровати, снова встаю и смотрю на солнце, а оно опускается все ниже и ниже.

Это что, наказание? Неужели правительство узнало о том, что сделала Рен? Они пытали ее до тех пор, пока она не призналась? Может, они просмотрели видео с паноптической камеры без ее разрешения? Неужели они вот так оставят нас здесь взаперти, без еды и воды, без связи с внешним миром, умирать в камерах, будто мы крысы в клетках?

Взглянув на небо, я замечаю кое-что краем глаза: крошечные огоньки вокруг дронов, спокойно сидящих на колонне. Но это бессмысленно: почему их электроника работает, в то время как мой экран выключен и в камере нет света? Одним из моих предположений было, что электричества нет во всем Аркане, как если бы произошел какой-то аварийный сбой питания, отключивший все, кроме функций безопасности, работающих на энергии жатв, которая хранится в массивной батарее на уровне пяти метров под землей. Механизмы управления дверями и питание сердечных детонаторов тоже должны быть на резервном питании, ведь такие вещи, как правило, защищены от любых предполагаемых атак, побегов или ядерных ударов.

За окном смеркается, и я вспоминаю, что темнеть начинает примерно в 19:00.

«Но сейчас не может быть семь часов, – твержу я себе. – Где Рен? Почему никто не пришел? Объяснит хоть кто-нибудь, что творится?»