– И тебе добрый вечер. Леди.

Заложница сверкнула гневным взглядом, поджала губы и отвернулась; в крохотной комнате, где не хранилось ничего по той простой причине, что Эльконто никак не мог придумать, что в ней хранить, повисла гробовая тягостная тишина. Скрученная и опавшая фигура ее; чуть сгорбленная и усталая фигура его. Два неприветливых взгляда. Два молчащих рта и потрескивающая в воздухе напряженность.

– Поговорим?

– Ты поговорить меня сюда притащил?

– А зачем еще? Сразу тебе вилку в глаз воткнуть?

– С тебя бы сталось…

– Слушай, ты… – Он не знал, как ее называть и не знал, как себя с ней вести, поэтому покрутил в руках принесенный с собой темноволосый парик – покрутил, и бросил его на пол. – Захватил с собой. Твой, вроде. Слушай, может, расскажешь, что происходит? Что я тебе сделал? А то я заколебался думать, какого ляда надо было в меня сначала стрелять, а потом закладывать под машину бомбу. Молчу уже про третье покушение. Я что, тебе под дверью пьяный насрал? Или окно камнем выбил? Или, может, трахнул и забыл наутро?

Теперь ненависть в ее глазах разгорелась так ярко, что Дэйн почти физически ощутил потрескивание костра на углях из праведного гнева.

– А ты и на такое способен?

– Ну, не знаю… – Он и правда не знал, могло ли подобное произойти. Вроде бы он давно ни с кем не встречался, длительных отношений старался не вести, предупреждал о краткосрочности связи сразу, наутро уходил тихо – старался не врать и не обижать. Зачем?

– И ты правда не знаешь «почему»? Даже не догадываешься? Сидишь тут и прикидываешься ангелом…

– Слушай, не дерзи. Я не пушистый заяц, но и не такой уж откровенный мудак, каким ты меня по какой-то причине видишь.

– Сволочь. – Повторила она обреченно. – Враль поганый.

Дэйн медленно втянул воздух и так же медленно выпустил его обратно – диалог, как сделанная калекой телега, не просто не ехал в правильном направлении, а скользил всеми колесами вбок или назад. Разговора не выходило – он начинал злиться. Терпения, и еще раз терпения.

– Послушай. Где-то было недопонимание – это я понял. Ты чем-то расстроена. Предлагаю поговорить и все выяснить, вместо того, чтобы сыпать пустыми оскорблениями, которые я не приемлю. Я мог бы сразу применить силу – вытряхнуть из тебя нужную информацию за минуту, но вместо этого я даю нам обоим шанс вести себя по-человечески…

– Добрый ты. – Пленница с застывшим лицом смотрела куда-то на стену; ее голос звучал глухо и ядовито одновременно. – Добренький. Легко быть добреньким, когда ты по ту стену забора, да? Когда лишь наблюдаешь за всем – дергаешь за ниточки, смотришь и наслаждаешься. Развлекаешься…

– Ты о чем?

Девушка вдруг повернула голову и прожгла его новым полным ненависти и любопытства взглядом.

– А ты сам-то проходил через это? Через все то, через что заставил пройти меня?!

Ее рот искривился в подступающей истерике, и Эльконто поймал себя на мысли, что судорожно пытается отыскать ответ, чем, все-таки, обидел, сидящую напротив женщину. Разбил ей сердце? Где-то, когда-то не ответил взаимностью? Да он, черт возьми, вообще ее не помнил и был почти уверен, что до этого момента не видел никогда в жизни.

– Я тебя не помню.

– Конечно! С чего бы тебе меня помнить? Таких, как я? Нас ведь было много, но еще ни одна не подбиралась после всего к тебе так близко, да?

– Да как тебя зовут вообще?

– А тебе есть до этого дело? Есть теперь?!

Градус накалялся.

Дэйн покачал головой, устало припечатал себя по лбу ладонью и в нее же, бормоча самому себе, пробубнил:

– Я что, точно, трахнул тебя и забыл?

– А Ивон? И Милена? А Ида?… – Не обращая внимания на его бормотание, продолжала с негодованием вопрошать связанная девушка.

– Их я тоже трахнул и забыл?

– А Том? А Боб?

– Тома и Боба я точно не трахал.

Снайпер отнял ладонь от лица, сцепил свешивающиеся со спинки руки в замок и нахмурился – он начал раздражаться и уставать. Эта баба, видимо, и вправду оказалась со съехавшей крышей – в ответах ни логики, ни связанности, ни адекватности. Вопросов не слышит и оттаивать не желает – все держится на свою непонятную линию – мол, ты во всем на свете виноват.

– Слушай, дамочка, давай уже ближе к делу…

– А ты любишь свою работу? – Вдруг переключившись мыслями на другую тему, спросила она. Теперь в распахнутых глазах возникло удивление и даже любопытство – точно такое же, какое возникает при взгляде на букашек, которые едят собственные экскременты – и что, вкусно, мол?

Раздражение Дэйна начало принимать агрессивную форму.

– Нормальная у меня работа. – Выдохнул он устало. – Бывает лучше, бывает хуже.

– Бывает хуже?

– Да. Думаю, бывает.

– Тогда нам не о чем с тобой говорить. Не может быть диалога, понимаешь?

И на него уставились, уже порядком надоевшие, злые, серо-зеленые, остекленевшие в своей ненависти, глаза – красивые, в общем-то, если сменить проигрываемую в них телепередачу на что-нибудь подобрее, глаза.

В этот момент Дэйн впервые допустил в сознание мысль о том, что сидящая напротив него женщина сумасшедшая, и что стоило, все-таки, вместо того, чтобы вести допрос в одиночку, пригласить в эту комнату Халка.

Ладно, теперь он один – сенсор уехал – справится. Сейчас только возьмет паузу, выпьет кофе, соберется мыслями и вернется в комнату.

– Кофе хочешь? – Зачем-то спросил он сочащуюся неприязнью фигуру.

– Да пошел ты…

– Я так и думал.

Эльконто поднялся со стула и вышел из комнаты.

* * *

– Ну, как идет процесс?

Лагерфельд неторопливо прихлебывал из чашки горячий чай.

– Пока никак.

Снайпер шумно втянул воздух и разочарованно выдохнул.

– Такое ощущение, что я ей жизнь разбил, только вот не могу добиться внятного ответа чем.

– Не отвечает?

– Отвечает.

– Что говорит?

– Что я мудло.

Стивен поперхнулся; Дэйн подозрительно прищурился.

– Смеешься?

– Ну-у-у… Не у нее одной такое мнение. Наверное.

– Ты вообще меня любишь, я заметил.

– Люблю. Только не тогда, когда ты не подкидываешь ко мне в квартиру одноглазых котов.

– Типа ты с ним не сжился!

– Речь не об этом…

Лагерфельд, хотел, было, вступить в бесконечную по продолжительности дискуссию о нужности в жизни чужого навязанного мнения, но вовремя спохватился и захлопнул рот; Дэйн стоял у окна хмурый и заиндевевший, как небо в морозную ночь. Позади хозяина, встревожено склонив голову набок и навострив уши, сидел пес.