— Скажи так, чтобы мы тебя поняли, — просит Пенттинен.

Теперь они подошли вплотную к воде.

— Сейчас, когда мы проходим мимо озера, ты на что-то реагируешь, — снова подает голос Пенттинен. — Ты узнаешь его? Да, ты киваешь. Что это означает?

— Я хочу, чтобы мы прошли туда, за озеро, — наконец произносит Квик. — Возможно, мне понадобится помощь.

Теперь Квик в таком состоянии, что он вообще почти не может идти. Совершенно очевидно — ему дали еще успокоительных таблеток.

— Я не могу нести тебя, ты же сам понимаешь, — говорит Пенттинен.

Но Квик, похоже, уже ничего не понимает. То, что он говорит, разобрать невозможно, и он с большим трудом передвигается, хотя его поддерживают с двух сторон.

— Мы подождем, Томас, торопиться некуда. Мы будем идти, пока ты стоишь на ногах.

— Можно мне посмотреть на озеро? — спрашивает Томас.

— Но ведь у тебя закрыты глаза! — восклицает Пенттинен. — Попытайся открыть их. Мы здесь, поблизости.

Квик спрашивает, там ли Гюн. Гюн — его сестра-близнец, с которой он не встречался несколько лет.

Анна Викстрём поясняет, что она не Гюн, и уточняет:

— Это я, Анна.

Квик продолжает стоять с закрытыми глазами.

— Я должен посмотреть на озеро, — говорит он.

— Мы здесь, — повторяет Пенттинен.

— Попробуй посмотреть, — призывает Викстрём.

— Я смотрю, — возражает Квик.

— Почему ты так бурно реагируешь? — интересуется Пенттинен.

— Потому что камни там…

И снова у Квика заканчиваются слова. Некоторое время спустя он просит разрешения пообщаться с Биргиттой без камеры и микрофона. Когда видеокамера снова включается через двадцать минут, Квик выдает новый рассказ. Клаэс Боргстрём сообщит, что он рассказал. Ни на какие вопросы касательно новой истории Квик не реагирует.

Чувствуется, что Пенттинен проникся серьезностью момента, однако он явно встревожен тем, что Квик за последние несколько часов изложил несколько различных версий того, что произошло с Терезой. Он знает, что нормальное для Квика поведение включает в себя «осознанные отклонения» в передаче моментов, которые являются для него психологически трудными. Теперь следователь желает убедиться, что новая версия и впрямь является истинной.

— Прежде чем Клаэс начнет рассказывать, я хочу сделать одно уточнение, — говорит Пенттинен. Он наклоняется к Квику и говорит задушевным тоном: — Те два места, которые мы сейчас засняли и на которые ты четко указал — это стопроцентные сведения? Без вариантов и отклонений?

Томасу трудно дается речь, однако он заверяет, что на сей раз говорит правду:

— Отклонения в моем рассказе пока касались гра…

Такое ощущение, что на полуслове садится батарейка.

— Гравия? Карьера с гравием? — подсказывает Пенттинен.

— Да, именно, — кивает Квик.

Едва Квик покидает свою позицию, настает очередь Клаэса Боргстрёма произнести речь на камеру, стоя на фоне лесного озера.

— Произошло следующее. Поначалу в первой точке он расчленил труп Терезы в этой своеобразной расщелине. То есть там нет никаких частей тела. Даже крупных кусков костей. Затем он принес части тела, после того как расчленил его, сюда и положил их вот в этой низине. Затем он выплыл на середину озера и выбросил части тела, за которыми возвращался на берег и которые забирал в процессе. Некоторые из них утонули, а некоторые уплыли в разные стороны. Так что в его рассказе есть третья точка — и это озеро.

Вот что Клаэс Боргстрём хотел передать от имени своего клиента. На этом следственный эксперимент в Эрьескугене был окончен — закончилась и последняя кассета.

На экране гостиничного телевизора заплясали черные точки, и я чувствовал себя примерно таким же потерянным, как Томас Квик, когда оглядел в утреннем свете свой номер в отеле «First Hotel Ambassadeur» в Драммене. Переписывание заняло почти двенадцать часов, будильник показывал восемь утра. Меня совершенно заворожило то, что я увидел в записи: большая делегация ответственных шведских чиновников, которые послушно следуют за пациентом психиатрической клиники, пребывающим под воздействием сильнейших препаратов и явно не понимающим, где он находится. Неужели они могли этого не заметить? «Нет, — подумал я. — Это просто невозможно». Неужели они поверили, что он знает, где находится тело Терезы? После того как он рассказал о карьере, не найдя карьера, — у ели, затем указал на треугольник в лесу и наконец заявил, что тело расчленено и утоплено в лесном озере.

Трудно смириться с мыслью, что группа высокообразованных представителей ряда академических дисциплин не поняла сути этого спектакля. С наигранной или искренней доверчивостью все восприняли слова Квика всерьез, в результате было принято решение, что озеро следует осушить.

Множество полицейских из различных округов Норвегии участвовали в работе в течение семи недель при содействии Министерства обороны и внешних экспертов. Поначалу собрали пробы почвы в тех местах, которые указал Квик, затем весь материал вручную просеяли и обследовали судебные археологи, прибегнув к помощи служебных собак. После этого безрезультатного сизифова труда началась еще более сложная работа по осушению маленького лесного озерца. Тридцать пять миллионов литров воды было откачано из озера и профильтровано; осадок на дне собрали до глубины, где находились отложения 10 000-летней давности. Когда вся эта работа не дала результатов, осадок профильтровали еще раз — но ни малейшего фрагмента тела Терезы так и не нашли.

Исключительно дорогостоящее расследование и полное отсутствие результатов неизбежно приводили к выводу, что рассказ Квика не соответствует истине.

Отсутствие находок после осушения озера требовало объяснений от Томаса Квика. Тут он снова изменил свой рассказ, заявив, что спрятал тело Терезы в карьере, где добывают гравий.

Пока норвежцы обыскивали каждый квадратный метр леса, Квика раз за разом допрашивал Сеппо Пенттинен. И поиски в лесу Эрьескуген продолжались до тех пор, пока эксперты — наконец-то! — не наткнулись на остатки костра, где обнаружили обгоревшие фрагменты костей.

Одним из исследователей находок из леса Эрьескуген был норвежский профессор Пер Хольк. Вскоре после начала исследования он пришел к выводу, что некоторые обломки костей, вероятно, принадлежат человеку в возрасте от пяти до пятнадцати лет.

Кто мог возразить против заключения профессора кафедры анатомии университета из Осло, гласившего, что останки ребенка найдены как раз в том месте, где Квик, как он утверждает, сжег тело девятилетней девочки? И все же…

История показалась мне слишком странной, чтобы я мог так запросто поверить в нее.

Я собирался проанализировать то дело, которое, по мнению прокурора, имело самую прочную доказательную базу, — убийство Терезы Йоханнесен, и теперь пытался подвести итоги, дабы понять, на каких позициях я оказался после проведенного анализа. Увиденное убедило меня, что Квик не убивал Терезу. Это беспокоило и к тому же доставляло массу неудобств. Мне становилось все сложнее общаться с разными сторонами в вопросе о виновности Квика.