– Артем Георгиевич, по-моему, вам пора в постель, – раздался над ухом голос Агриппины. – Вы сейчас сидя заснете.

Рука девушки легко опустилась на плечо Сокольского.

– Идите, ложитесь. Я поеду домой, а завтра мы созвонимся.

Агриппина встала, Макинтош недовольно мявкнул и потянулся. Артем разлепил веки и, встряхнувшись, тоже поднялся. Часы показывали половину второго ночи.

– Я вас провожу, – борясь с усталостью, проговорил хозяин квартиры, оглядываясь в поисках пиджака.

– Зачем? – усмехнулась Гриппа. – Вы же еле на ногах стоите. Мне вообще не стоило приезжать на ночь глядя. Могла бы и завтра позвонить.

– Ага, а еще лучше послезавтра, – не одобрил ее запоздалые сожаления Сокольский. – Я вас отвезу.

– Я на машине и сама доеду.

– Но подъезд, улица… – тревожно напомнил Артем, в то же время, понимая, что действительно не в состоянии садиться за руль. – Знаете, что? Оставайтесь у меня. Я постелю вам в спальне. Обещаю не приставать, и все такое прочее.

Лицо Гриппы выразило крайнюю степень удивления, и мужик пустился в объяснения: – Отвезти вас я в самом деле не смогу – страшно устал, еще в аварию попадем. Но и отпустить тоже не могу. А утром на свежую голову мы еще раз обсудим ваши идеи. Согласны?

Агриппина, привыкшая ложиться не позже двенадцати, вставать в восемь и идти на работу, тоже не чувствовала в себе ни желания, ни возможности вести машину. Ее вчерашняя эскапада была исключением и отняла месячный запас энергии. Спать хотелось ужасно! И, стараясь подавить зевоту, девушка согласилась.

Екатерина Пофисталовна Тиховлиз проснулась в чудесном настроении, а такое бывало с ней нечасто. Приземленная, полная меркантильного расчета, сугубо практическая натура Екатерины Пофисталовны была неспособна радоваться розовым рассветам и сиреневым сумеркам. Она была равнодушна к переменам погоды, но очень внимательна к индексам котировок.

Вот и сегодня луч осеннего солнца, впервые за несколько дней пробившийся сквозь тучи, не тронул ее сердца, так же, как пышный букет, украшавший туалетный столик. Зато обрадовала маленькая бархатная коробочка, прилагавшаяся к букету. Коробочка была еще слишком мала, но все же свидетельствовала о некоторых серьезных намерениях дарителя.

Впрочем, главным предметом ее радости в это позднее солнечное утро было не драгоценное украшение, а чувство скрытого торжества. Это чувство посещало Екатерину Пофисталовну каждый раз, когда ей удавалось внести дискомфорт, страдания, а возможно, и разрушение разной степени тяжести в существование некоего лица, вызвавшего у мадемуазель Тиховлиз обиду, злость, а чаще элементарную зависть. Ибо Екатерина Пофисталовна была ужасно завистлива. Такой она являлась с детства и с детства же выработала безотказный способ борьбы с этим недугом. Точнее, не борьбы, а возможности мирного сосуществования с объектом зависти. Стоило ей исподтишка подстроить данному объекту какую-нибудь пакость, как душа ее обретала вожделенную гармонию, а иногда даже и искреннюю, неподдельную радость. И сейчас ее сердце было согрето сознанием торжества высшей, как она считала, справедливости.

Катя всю свою жизнь завидовала Агриппине, этой серой, унылой дуре, которую бог наградил – совершенно незаслуженно! – счастьем родиться Начинкиной. Притом, что сама Катя имела немногим меньше. Но меньше! Тиховлиз завидовала ее дому-дворцу, ее пони, ее пышной, похожей на комнату сказочной принцессы спальне, ее игрушкам, нянькам, гувернанткам, двум десяткам прислуги, готовой выполнить любое желание, шкафу, набитому эксклюзивной одеждой, ее фигуре, росту… Всему! Завидовала страстно, мучительно и безысходно. Но Агриппина Начинкина была неприкасаема. Что особенно бесило.

Катерина годами глотала горечь и досаду, не смея выместить их на дочери самого Вольдемара Сигизмундовича. Это было табу. И она его соблюдала.

Но вчера наконец-то свершилось, ее мечта исполнилась.

Сначала, увидев Гриппу в клубе в обнимку с Аликом, Тиховлиз чуть не задохнулась от ненависти, но каким-то чудом сумела справиться с собой, взяла себя в руки. И, став для Агриппины «подругой», целый вечер фиксировала на камеру ее безумства. Нет, она не дала Гриппе уснуть пьяной в клубе на диване, не пустила в таком состоянии за руль. Даже привезла идиотку к себе домой и уложила в постель, а утром отвезла назад к клубу, где клуша Агриппина бросила свою машину. Но потом набрала номер знакомого редактора одного очень раскрученного телеканала и слила ему часть материала с элитной светской вечеринки, особо отметив одну яркую личность. За эту информацию на Катин счет поступила хоть и небольшая, но все же не лишняя сумма. Тиховлиз часто так подрабатывала, держа в секрете свой маленький бизнес. А потом она выложила в Интернете наиболее яркие кадры прошедшей ночи и была в восторге, прекрасно представляя себе чувства Агриппины и реакцию ее заумного университетского окружения на подобные экзерсисы их коллеги. Нет, конечно, такие мелочи не разрушат жизнь Гриппы, но здорово ее подпортят, что уже радость. Очень приятно было остаться при этом в тени и при следующей встрече смотреть своей жертве в глаза открытым дружеским взглядом. Вот где была особая сладость.

Уверенная в своей безнаказанности, Катерина сползла с кровати, проглотила ненавистный грейпфрут, выпила стакан минералки и отправилась в СПА отметить удавшуюся пакость. У нее в голове все утро звучало что-то очень веселенькое и знакомое, из детства. Может, песенка старухи Шапокляк? Были же у Кати когда-то кумиры…

Не успела Тиховлиз сесть в авто, как ожил ее мобильник. Звонит любимый братец, отметила завистница и ответила на вызов.

– Катька, твоя работа? – раздраженно воскликнул Илья вместо приветствия.

– Что именно ты имеешь в виду? – Катя вырулила на набережную и влилась в общий поток.

– Фотографии Агриппины в Интернете.

– Понравились? – довольно улыбнулась Екатерина Пофисталовна.

– Ты что, спятила? Ты на кого покусилась? – брызгал слюной Илья, кипя от искреннего возмущения.

– Ты-то чего так разволновался? – усмехнулась сестрица.

– Я, между прочим, на ней собираюсь жениться. И хочу, чтобы у моей жены была безупречная репутация, ведь я госслужащий, смею тебе напомнить. А во-вторых, у отца сейчас и так непростая ситуация, незачем было ее усложнять.

– Все, что можно, наш папочка и так уже усложнил. Теперь ему ничто повредить не может.

– Да ладно тебе каркать! Даст бог, обойдется. Может, все не так уж и плохо, – по-прежнему возбужденно говорил Илья.

– Ты давно его видел?

– В воскресенье, когда от Начинкиных уезжали.

– С тех пор многое изменилось. У него дергается голова, дрожат руки, он перестал спать по ночам. Начинкин просто хочет его помучить, поэтому и тянет с окончательным вердиктом, – борясь с раздражением, сообщила Катя.

– Господи, ну почему нам так не везет? Ведь могло же все закончиться в субботу, эта горгулья была просто подарком провидения. Так нет, Вольдемар отдал свой костюм водителю! Ну, скажи, кому еще так патологически не везет, кроме нашего идиота папаши? – истерично провыл Илья.