Фаэтон снова посмотрел на слова, написанные на шкатулке. Он постарался найти сомнение в собственной душе. Невиданные деяния… В золотом веке не было ничего, что машины не делали бы лучше человека. Но почему же эта фраза приносит ему столько радости?

Он взглянул направо, потом налево. На всех коробках, шкатулках и сундуках с воспоминаниями, лежащих на тянувшихся вдоль стен полках и в застекленных шкафах Архивного зала, были бирки, пометки или даты. Никаких загадочных надписей на них не было.

На них также были печати и аффидевиты[5]правового разума Радаманта, подтверждающие, что редактированные воспоминания были взяты у Фаэтона с его добровольного согласия, не с целью невыполнения законных долгов и обязательств, не с какими-либо иными неблаговидными намерениями. Большая часть коробок была скреплена зеленой печатью, ставившейся на воспоминаниях, изъятых за последние тридцать веков для освобождения места и сохранения мозга от перегрузок, таким образом поддерживалось его психическое здоровье. На других были синие печати — там хранились не очень важные добровольно взятые на себя обязательства и те, которые он продал другим людям, а также ссоры и размолвки, которые они с женой решили забыть с взаимного согласия.

Ничего опасного. Ничего дурного.

— Радамант, почему на этой коробке не написано, что в ней?

Тут он услышал шаги, быстрые и легкие: кто-то спускался по лестнице, которой не было видно за спиной Радаманта.

Фаэтон повернулся как раз в тот момент, когда темноволосая женщина, обойдя дворецкого, вошла в комнату. Она была оживлена. Длинный черный плащ был накинут на ее плечи, а шею прикрывал кружевной воротник, в руке она держала лорнет.

Ее зеленые глаза искрились, однако был ли это огонь жизненной энергии, веселье, страх или гнев, угадать было невозможно. Она заговорила:

— Фаэтон! Брось коробку! Ты же не знаешь, откуда она!

Фаэтон повернул ключ, красная надпись начала гаснуть, однако он все еще держал шкатулку в руках.

— Привет, дорогая! Что это у тебя за костюм?

— Ао Энвир, Мастер обмана. Вот так! — Она распахнула плащ, чтобы он мог увидеть приталенную жилетку, всю испещренную магическими знаками и усыпанную датчиками. Мужская одежда была подогнана под женскую фигуру, только туфли на ней были женскими, то ли выступ, то ли шип на каблуках заставлял ее ходить на цыпочках.

— Энвир был мужчиной.

Она кивнула, и волна ее волос колыхнулась.

— Только когда писал свои «Проповеди». «Марш Десяти Фантазий» он организовал уже будучи женщиной. А ты — Демонтделун?

— Гамлет Шекспира.

— В самом деле?

Некоторое время они молчали.

В отличие от других женщин его жена не изменяла форму тела или стиль, когда того требовала мода. Она сохраняла свое лицо в течение многих столетий: те же тонкие черты, небольшой подбородок, широкий лоб. У нее была смуглая золотистая кожа, а волосы, ниспадавшие на плечи, — черными с янтарным отливом.

В блеске больших сияющих глаз, то мечтательных, то обманчивых, отражалась ее душа. Чуть полноватые губы то капризно кривились, то обидчиво надувались, как у дриады, то становились чувственными, как у нимфы, — выражение ее лица постоянно изменялось.

Но сейчас лицо ее было спокойно и неподвижно, она лишь саркастически приподняла бровь.

Передернув плечами, она указала своей маской на шкатулку в руках Фаэтона.

— Ну и как ты думаешь, что ты сейчас делаешь?

— Мне захотелось узнать…

— Давай мы будем тебя звать мистер Пандора! — Она фыркнула, отбросила назад волосы и возвела глаза к небу. — Неужели толстый Радамант не предупредил, что тебя вышвырнут отсюда как мусор, если ты откроешь старые воспоминания?

Радамант, стоявший в дверях, заволновался:

— Ммм… Боюсь, я использовал несколько другие слова, госпожа…

Фаэтон задумчиво взвесил шкатулку на руке, губы его были плотно сжаты.

Жена подошла поближе и сказала:

— Мне не нравится выражение твоего лица. У тебя в голове бродят опрометчивые мысли!

Глаза Фаэтона сузились.

— Хотел бы я знать, почему ты появляешься именно тогда, когда я пытаюсь понять, что кроется за моей амнезией…

Она сжала кулаки и уставилась на него, открыв рот, не в силах говорить от ярости.

— Так значит, ты меня подозреваешь? Что ж, мне это нравится! Ты же сам просил меня не подпускать тебя к шкатулке! Больше можешь ни о чем меня не просить!

Она скрестила руки на груди и яростно затрясла головой, как-то странно шмыгая носом — «Хмф!».

— Я хотел бы знать, — почти спокойно ответил Фаэтон, — долго ли ты собиралась скрывать от меня, что жизнь моя фальшива? Долго ли ты собиралась водить меня за нос?

Она топнула ногой.

— Фальшива? Ты думаешь, я стала бы жить с копией моего мужа? Если ты кого-нибудь любишь, любишь по-настоящему, то не захочешь любить копию.

Все же ей не удалось скрыть от него виноватый взгляд и сомнение, на миг мелькнувшее на лице.

Теперь голос Фаэтона стал угрюмым и отстраненным.

— А моя любовь настоящая или тоже ложное воспоминание?

— Ты тот же, что был и раньше, в этой дурацкой коробке нет ничего серьезного! — Она повернулась к Радаманту. — Подтверди!

Радамант подтвердил.

— Вам не вводили ложных воспоминаний. Ваша личность не подвергалась серьезным изменениям, ваши прежние ценности и отношение к жизни не изменились, те воспоминания, что лежат в шкатулке, лишь память поверхностной структуры.

Фаэтон встряхнул коробку.

— Речь идет не о том!

— Так о чем же? — с вызовом спросила она.

— Что в коробке? Ты знаешь, а я нет. Ты ведь не собиралась рассказывать мне?

— Ты сам знаешь! В этой коробке ссылка и конфискация имущества! Тебе этого мало? Ты когда-нибудь успокоишься? Открыв эту коробку, ты потеряешь меня. Этого мало?

— Потеряю тебя?.. Ты что, не поедешь со мной? В ссылку?

— Ну… это вопрос? Ты хочешь, чтобы я поехала? Нет! Это дурацкая идея! На что мы будем жить?

— Ладно. — Фаэтон прищурился. — Я полагал, что мне позволят забрать свою собственность или я смогу продать либо конвертировать вклады, мне принадлежащие…

Лицо Дафны снова стало неподвижным и спокойным, как замерзший пруд. Она тихо сказала:

— Милый, у тебя нет вкладов. Ты их все продал. Мы оба живем за счет Гелия. Мы здесь только потому, что он нас не выгнал.

— Что ты говоришь? Я один из богатейших людей в Ойкумене.