Дети появились без двадцати одиннадцать с молитвенниками в руках с сияющими глазами и ангельским выражением на личиках. Фиона поняла, что дело серьезное. Садясь в «лендровер», она увидела, как Тамати подъехал на стареньком двухместном джипе, оттуда выглядывали Эмери и Тиаки.

Только теперь Фиона поняла, почему никогда не видела часовню. Они ехали какой-то неимоверной дорогой сквозь камедную рощу, с холма на холм, с холма в долину, потом снова вскарабкиваясь чуть ли не по отлогому склону Оленьего утеса, и там, четко выделяясь на фоне утреннего неба, высилась часовня Четырех ветров. Она стояла подобно стражу озера, прекрасная своей грубоватой простотой. Строение из омытых всеми дождями и овеянных всеми ветрами досок, окрашенных в белый цвет, с серой гонтовой кровлей и витражными окнами со свинцовыми переплетами. Дверь не была заперта, и они спокойно вошли внутрь. Сквозь окна в часовню струился солнечный свет. Деревянный алтарь представлял собой маорийскую резьбу с инкрустациями из крошечных кусочков перламутровых раковин пауа цвета крыл зимородка.

Мисс Трудингтон обратилась к Фионе:

— Не сыграете ли вы на органе, мисс Макдоналд. У меня сегодня пальцы совсем не гнутся.

Фиона подошла к инструменту, открыла крышку и села на табурет. Когда все запели старинный гимн, Фиона не могла поверить, что все это на самом деле. Она была за тринадцать тысяч миль от Шотландии и распевала шотландские церковные песнопения по шотландскому церковному молитвеннику. На кафедре стоял не ее отец, а Эдвард Кэмпбелл. А паству составляли мисс Трудингтон, вылитая старая дева из Блумсберийского интерната, трое новозеландских аборигенов, четверо Кэмпбеллов, маленьких полукровок маори, сохранивших шотландское картавое «р». И все было именно так, и тут ничего нельзя было изменить. Фиона как зачарованная слушала удивительные маорийские голоса. Ничего более прекрасного она не слышала.

Когда вышли из часовни, Эдвард сказал:

— Садитесь в «лендровер», а я покажу мисс Макдоналд наше фамильное кладбище.

И они пошли вдоль редких могил, одиноко выступавших на пронизываемом ветрами утесе. Это был последний приют Кэмпбеллов, живших здесь, любивших и умиравших. Надгробия были вытесаны из грубого камня, могилы ухожены. Было несколько захоронений не Кэмпбеллов: ребенка работавшей на ферме четы, старого бродяги, прижившегося в доме и здесь скончавшегося, старушки-маори, во дни матери Эдварда выпекавшей хлеб и готовившей еду для стригальщиков овец. Они подошли к общей могиле Роберта и Ранги, хотя на камне не было имени Роберта. Под внушительным перечнем титулов Рангимарие были выбиты слова: «Истинно королевская дочь». Фиона резко двинулась прочь. Непрошеная слеза упала на камень могилы. Это был самый счастливый день за все время пребывания Фионы в «Бель Ноуз».

К чаю Виктория сподобилась приготовить вполне симпатичные булочки и хрустящие тонкие бисквиты. Выкладывая последние шедевры, от раскраснелась и светилась от гордости. Потом под надзором Фионы она приготовила новое блюдо к чаю: копченую семгу под белым соусом с нарезанными крутыми яйцами и соусом карри. Дети и взрослые, как это водится в семьях, отнеслись к новому откровению Виктории сначала с подозрением, затем стали превозносить его до небес и требовать еще.

Воскресный вечер был всегда в доме временем отдыха. Эдвард учил Уильяма шахматам с таким терпением, что Фиона только диву далась. Остальные играли в монополию. Джеймс забрался на подлокотник кресла Фионы, и, когда игра уже заканчивалась, он вдруг протянул руку и притронулся к местечку на затылке, прикрытому узлом волос.

— Что за странный шрам, мисс Макдоналд? Совсем как копыто! — воскликнул он, проведя пальчиком по шраму.

Все глаза устремились на Фиону, Эдвард и Уильям оторвались от своей игры. Фиона почувствовала, как краска заливает ее лицо.

— Джеймс, — быстро проговорил Эдвард, — разве можно так приставать к человеку.

— Ерунда, — также быстро откликнулась Фиона. — Это действительно след копыта, Джейми, мне тогда было восемь.

— А как это случилось? — спросила Элизабет.

Меня заперли в стойле с очень норовистым жеребцом. Места там было мало. Меня нашли потом.

Уильям свистнул. У Виктории и Элизабет округлились глаза.

— Чего ж удивляться, что вы боитесь лошадей!

I — Но кто же вас запер? — Это был голосок Джеймса. На секунду глаза у Фионы расширились, словно она пыталась припомнить, но тут же быстро проговорила: — Я же сказала, что дверь захлопнулась, а открыть я не смогла. — Она встретилась глазами с Эдвардом.

Внезапно лампы, не мигнув, погасли.

— Этот чертов движок совсем разваливается, — раздраженно бросил он. — Придется полностью его перебрать.

— Может, я сделаю всем по чашечке чаю и пойдем спать, — предложила Фиона; это прозвучало ужасно по-семейному, будто говорила жена, так что она поспешно добавила: — И надо же такому случиться именно сейчас, когда осталась последняя глава этой увлекательной Патрисии Вентворт!

— Зажжем лампу. У нас же есть керосиновая. Повесим на спинку дивана и сможем вдвоем сидеть. С огнем от камина будет достаточно света. Разумеется, при условии, что вы не возражаете, если я сяду рядом.

Фиона ничего не ответила. Она дочитала роман и сидела, задумчиво уставившись на огонь. Эдварду тоже казалось, осталось несколько страниц до конца. От камина исходило умиротворяющее тепло. Что за удобное место, этот старинный глубокий диван! У Фионы сами собой опустились веки.

Очнулась она от легкого нежного прикосновения! к шее: лицо Эдварда было прямо над ней. Она вдруг сразу пришла в себя и немного растерялась.

— У вас такой вид, словно вы с луны свалились. Не бойтесь, я не покушаюсь на вас. Почему вы мне не сказали, по какой причине боитесь лошадей? Из-за этого я выгляжу прямо-таки палачом. Я смотрел на ваш шрам... Похоже на рваную рану.

— Боюсь, вы все равно решили бы, что это очередное оправдание, — задумчиво произнесла она.

— Есть разница между оправданиями и объяснениями. Я не ханжа.

— Разве? — Она посмотрела на него с вызовом.

Его смех сбил ее с толку.

— Но ведь дверь не захлопнулась сама собой, а?

— С чего вы это взяли?

— По вашему взгляду. Я решил, что вы не захотели говорить при детях. Но меня это заело.

— Все это было ужасно... своей пустячностью. Папа часто брал меня с собой, когда навещал своих прихожан. А эти люди были не из местных горцев-шотландцев, они были чужаками, но со временем местные приняли бы их, если б они не пытались купить себе место в общине. Папе с ними всегда было трудно — своей манерой поведения они вечно кого-нибудь задевали. У этих людей была девочка моего возраста. Меня выбрали Марией, королевой шотландской, в пьесе, которую ставили в школе. Бренда прямо осатанела. Она была страшно избалованной, привыкла получать все, что хотела, но наша учительница, мисс Макмуир, не собиралась идти у нее на поводу. Когда мы к ним пришли, она позвала меня посмотреть их большую конюшню. Бренда меня туда втолкнула. Я упала прямо под копыта жеребенку и разбудила его. Я пыталась как-нибудь спастись от его копыт, но не могла, только закрыла голову руками. Наконец меня хватились, прибежал отец. Три месяца я провалялась в больнице. Но больше всего меня потрясло безобразие случившегося. На всю жизнь я запомнила, что может сделать с человеком зависть. — Она взглянула в глаза Эдварда. — Вот почему я носила всегда такую прическу, чтобы спрятать шрам. Дело не в том, что я стесняюсь, врачи сделали все, что могли, но я терпеть не могу отвечать на вопросы. Особенно тому, кто знает, что я боюсь лошадей.