В соседней комнате я увидел хрустальную шкатулку, в которой находится знаменитый «Атлантический кодекс» вместе с провидческими научными рисунками Леонардо да Винчи, эскизами, заметками и рекомендательным письмом к Лодовико иль Моро, в котором художника представили как инженера.

Ничто, однако, не порадовало меня здесь больше, чем знаменитый профиль очаровательной молодой женщины. Ранее считалось, что это портрет Беатриче д'Эсте работы Леонардо, а теперь его называют «Портретом молодой дамы», и авторство приписывают Амброглио да Предису. Она пришла к нам более четырехсот лет назад, очаровав юным невинным личиком, и хотя эксперты о самой работе не слишком высокого мнения, мне она кажется самой прелестной и трогательной из всех женских лиц, что дошли до нас из того блестящего века. Думаю, все ее знают: юный профиль, каштановые волосы схвачены на затылке прозрачной повязкой с вшитыми по краям жемчужинами. Сетка удерживается на голове с помощью ленты, украшенной драгоценными камнями. Посреди молодого лба застыла, словно капля, жемчужина. Нос молодой женщины слегка вздернут, выражение лица торжественное, но чувствуется: еще чуть-чуть — и она повернется к вам и улыбнется. Под подбородок выбилось — по моде того времени — несколько прядок каштановых волос. Я знал когда-то молодого человека, который во время Первой мировой войны возил с собою цветную репродукцию с этого портрета. Она воплощала для него совершенную женскую красоту, и, глядя сейчас на оригинал, я подумал, что молодой человек выбрал для себя хороший идеал.

Кем же она была? Вероятнее всего предположить, что это Бианка, незаконнорожденная дочь Лодовико иль Моро и Бернадины де Коррадис. Во время короткого правления Беатриче она светилась от счастья. И Лодовико, и Беатриче очень горевали, когда она скончалась через несколько месяцев после того, как вышла замуж за Галеаццо Сансеверино. Каким же добрым и тонким человеком был Лодовико: письмо бывшей его любовнице лежит в миланском архиве и является образцом того, каким должно быть послание, написанное в трудную минуту.

«Хотя без горького сожаления мы не можем говорить о безвременной кончине дорогой нашей дочери Бианки, — написал он, — ты ее мать, и мы знаем: долг обязывает нас сообщить тебе об этом трагическом событии. Вчера в девять часов утра, будучи до тех пор совершенно здоровой, она вдруг потеряла сознание. Несмотря на все усилия докторов, состояние ее становилось все хуже, и в пять часов вечера она закончила свой земной путь. Событие это доставило нам невыразимое горе, и не только потому, что мы потеряли такую дочь, а и потому, что случилось это так внезапно и скоро. Мы знаем, что наносим твоему сердцу непоправимый удар, и все же мы должны с терпением выносить испытания, которые посылает нам Бог, и склониться перед законами природы, изменить которые не в состоянии. Поэтому просим тебя перенести эту потерю с терпением и мужеством. Заверяем, что любить тебя будем не меньше, нежели Бианка была бы сейчас жива».

Лодовико написал также архиепископу Милана и попросил, чтобы его дочь была похоронена под алтарем церкви Санта Мария делле Грацие, «так как я не хочу, чтобы Бианку похоронили в том месте, где я видел бы ее могилу».

4

Болотистая земля к югу от Милана, с ее ирригационными каналами и рисовыми полями, имеет для меня очарование, в котором нет ничего итальянского. Серебристые тополя, дрожащие от легкого ветерка, придают ландшафту сходство с Голландией или Францией, а потому с невольным удивлением встречаешь на дорогах эти безошибочно латинские физиономии — морщинистые, кирпично-красные, с большими носами и черными глазами. Они не изменились с тех пор, как их запечатлели на картинах, изображая волхвов. Спокойным летним утром я отъехал на двадцать миль к югу от Милана — в старинный город Павию, столицу одной из девяти ломбардских провинций. Поднималась легкая дымка, и старый город, сгрудившийся на берегах Тичино с перекинутым через реку необычным крытым мостом, казался голландским городком XVII века. Но не успел я об этом подумать, как туман начал подниматься, и с каждой секундой Павия отходила от Голландии и принимала ощутимо итальянский облик или, точнее, ломбардский. Наконец, город предстал предо мной — горчично-желтый и красновато-коричневый, а с собора, как по команде, зазвучали католические колокола.

Меня встретил друг: его пригласили читать лекции в местном университете. Приятель потащил меня по церквям, заталкивая в меня разнообразную информацию, словно мясо в оголодавшую собаку. Так продолжалось до тех пор, пока я не взмолился и не сказал, что больше не в силах ничего переварить. Этот момент насыщения хорошо знаком тем, кто когда-либо путешествовал по Италии. Богатства страны — архитектурные, исторические, художественные — становятся по временам непереносимы. Невольно завидуешь специалисту, который интересуется каким-то одним историческим периодом или работами одного художника. Так много всего нужно увидеть и понять, что гид сводит тебя с ума. Человек сам должен выбрать себе дорогу и время.

Мы пришли в замок Павии, построенный Висконти и унаследованный Сфорца, — огромное здание с поросшими мхом башнями. У него есть фамильное сходство с замком Милана. В этом здании состоялось знаменитое бракосочетание, на котором присутствовали Петрарка и Фруассар. То самое, на котором Лионель, герцог Кларенский, женился на Виоланте Висконти. Позднее это был дворец, в котором Лодовико Сфорца и Беатриче д'Эсте провели одни из самых счастливых часов своей жизни.

В таком замке, разумеется, было место и для трагедии. Здесь жил несчастный Джан Галеаццо Сфорца, шестой герцог Милана, доверявший своему любимому дяде. Он пил больше, чем следует, и считал себя неприспособленным к жизни, что огорчало и злило разочарованную в нем жену. В этом замке он умер после болезни. Дело дошло до того, что он не мог прямо стоять, и потому многие в то время говорили, будто его отравил дядя. Лодовико же претила жестокость в любом виде. Он никогда не смог бы убить человека, который ему верил. С другой стороны, он все же переступил через сына своего племянника и вступил на трон.

В Павии, как это часто бывало со мной и в Испании, я ощущал ужасную тяжесть времени. Я не назвал бы Павию самым прекрасным итальянским городом, но ни один другой город не давал мне большего ощущения древности поселений, бывших здесь до римлян и до галлов и похороненных один под другим. Дорога уходит вниз и как бы демонстрирует поступь столетий. Идет она к западным воротам церкви Святого Петра. Здесь друг привел меня в склеп и показал могилу Блаженного Августина. Такие переходы от XV к V столетию в Италии дело обычное. Как Блаженный Августин, умерший в 430 году в Северной Африке во время осады Гиппона, оказался вдруг погребенным в Павии, было для меня удивительно, пока священник, кое-что писавший о путешествии святых мощей, не рассказал нам, в чем здесь дело.

«В 430 году Гиппон сдался вандалам, — начал свое объяснение священник. — Христианских проповедников выслали в Сардинию. Останки возлюбленного епископа им взять с собой не позволили, однако они не переставали надеяться на то, что когда-нибудь им удастся их забрать. Лишь шестьдесят лет спустя мощи святого переправили в Калиостро, что в Сардинии. Когда через двести лет остров заняли сарацины, Лиутпранд, король Ломбардии, предложил неверным за мощи Блаженного Августина шестьдесят тысяч золотых крон. Сарацины с радостью согласились и в 710 году переправили реликвию в Италию. Тогда король и поместил святые мощи в Павии. В то время она была столицей Ломбардии».