Выяснилось много любопытного, я бы даже сказал – чудесного и абсолютно нереального. Для начала Зигвальд достаточно четко объяснил, что такое Стража Крепостей, в которой он имел счастье служить. Впрочем, определение «служить» было не совсем точным – эта странная организация не являлась официальной, набиралась на добровольной основе и не имела никакого руководства, кроме некоего «общего совета», принимавшего решения на совещательной основе. По крайней мере, я понял слова Зигвальда именно в таком ракурсе.

Итак. Жизнь цивилизации Меркуриума определяли не только и не столько сложные политические и социальные взаимоотношения между населявшими планету людьми (разобраться в этом сумбуре я сейчас даже не пробовал, хотя Зигвальд честно старался растолковать), но и некоторые другие особенности, воспринять которые человеку, цивилизованному и взращенному информационно-технологическим сообществом, распространившем свое влияние на десятки миров в ближнем и дальнем космосе, было решительно невозможно. Не бывает такого и точка!

Волшебство, магия, нечистая сила, фантастические животные наподобие драконов, кракенов или троллей были для Зигвальда чем-то само собой разумеющимся, привычным и столь же естественным, как солнечный свет и дождик (кстати, во второй половине дня мы попали под короткую грозу и я оценил достоинство кожаной рубашки – она не промокла, зато с шапки вовсю капало за воротник). «Семь Крепостей», как условно назывались области отчуждения, разбросанные по всему материку на весьма почтительном расстоянии друг от друга, являлись своеобразными рассадниками и заповедниками нечисти. Кто построил Крепости, Зигвальд не знал, а я предпочел умолчать о виденной позавчера табличке с указанием на «вторую технологическую зону» и герцога Мекленбургского, милостиво повелевшего таковую основать.

По версии Зигвальда, Крепости «были всегда», то есть с того самого времени, когда предки меркурианцев, «Первое Поколение» пришли сюда с Земли. Никаких ошибок, он произнес именно слово «Erde», не подлежащее двойному толкованию, и даже упомянул о существовании Германской империи, погибшей, когда на Землю обрушилось неведомое Зло и вынудило выживших искать новое пристанище. Я попытался было развить эту тему, но Зигвальд сказал, что о Великом Исходе и так все знают, нечего морочить ему голову…

Вернемся, однако, к Крепостям. К «волшебным странам» (Господи Боже, у них и такие есть?!) они никакого отношения не имели, в лесах вокруг Крепостей водились только чудовища и потусторонние твари, частенько выбиравшиеся их своих потайных логовищ и досаждавших как мирным поселянам из числа простецов, так и благородным, жившим неподалеку. Своеобразный орден «Стражи Крепостей» монстров истреблял и не позволял им проникнуть в широкий мир, но по нынешним временам делать это становилось все труднее – страшилища плодились, появлялись новые, невиданные прежде твари, и Стража сбивалась с ног, пытаясь преградить им дорогу в густонаселенные области и города.

Пользуясь возможностью, я рассказал про оборотня, малыша-лесовичка и прочие чудеса древнего леса, на что Зигвальд отреагировал более чем спокойно, отметив, что мне неслыханно повезло, и он никогда доселе не встречал человека, который сумел в одиночку отбиться от настоящего верфольфа и улизнуть от «твари из ямы». Чем убил оборотня? Серебром?

Я молча вынул пистолет из кобуры и протянул Зигвальду. Он повертел «Штерн» в ладони, пожал плечами, сказал, что раньше таких штучек не видел, и выразил сомнение в том, что перевертыш действительно умер: серебряный дротик или арбалетная стрела были бы куда надежнее! Информацию о лешем воспринял наоборот, с энтузиазмом:

– Значит форстеры не вымерли и не ушли, а сколько разговоров в свое время было! Хорошая новость! Приедем в Баршанце, сходи в часовню, свечку поставь – он тебе жизнь спас.

– Форстеры? – переспросил я. – Они, что же, как люди? Разумные существа?

– Лесовики рождены магией леса, магией самой природы, – Зигвальд опять принялся нести ахинею. – Они не злые, в отличие от других, которых лучше не упоминать…

– Отлично, не будем, – вздохнул я, соглашаясь. – А почему тебя прозвали «Жучок»? Ты больше похож на медведя, говоря откровенно.

– В Страже Крепостей каждый носит прозвище, так удобнее, чем обращаться по имени и титулу. Жучок? Наверное потому, что я могу пробраться туда, куда другой ни за что не сунется.

– Даже в Крепость?

– Чур меня, – Зигвальд сложил пальцы в сложную фигуру и отмахнул рукой в сторону оставшегося далеко позади леса. – Что ты, как ребенок, честное слово! Такие запреты не нарушают! Жизнью я дорожу, а платить погибелью души за праздное любопытство не желаю. Там, в Крепостях, живет воплощенное зло, побежденное нашими дедами и запертое в каменных стенах…

Я хотел было уточнить, что стены железобетонные, а ожидать какого-либо сверхъестественного «зла» от электромагнитных волн, слабого радиоактивного фона и микроволнового излучения ожидать никак не приходится, но предпочел сдержаться. Зигвальд искренне верил: Крепости не просто опасны, а смертоносны.

– Ты возле Крепости… – Жучок на миг задумался, пытаясь правильно сформулировать вопрос. – Ты ничего… э… особенного не видывал? Не тварей разных, а именно особенного?

– Призраков, – немедленно вспомнил я. – Когда ночь наступила, появились привидения. Люди, животные, существа, которых ты называешь чудовищами. Оборотень их спугнул, но призраки были, скрывать нечего.

– Вот! – Зигвальд торжествующе поднял палец. – Плененные души, точно старые люди говорят!

Я едва не сплюнул. Парень был пропитан самыми дикими предрассудками по самую маковку. Было невозможно поверить, что человек, вполне осведомленный о жизни на других планетах и строении Вселенной (Зигвальд упоминал минимум о трех соседних обитаемых мирах, известных на Меркуриуме), окажется не просто темным – дремучим, как наши общие пращуры с Земли, которые жили в лесу, молились колесу и приносили кровавые жертвы деревянным идолищам! Я даже не до конца понимал, христианин он или нет, хотя на одном ремешке медальоном Зигвальд носил маленький серебряный крестик. В моем представлении католики с Сан-Пьетро были людьми вполне цивилизованными, религия не отменяла прогресса, а Зигвальд узрев камень необычной формы, мимо которого мы проезжали, нарочно остановился, потянул завязки седельной сумы, вынул пригоршню зерна и бросил к подножию черного монолита, пояснив:

– Лишним не будет, нельзя обижать незримых невниманием – в случае чего, если не помогут, то и вредить не станут.

– Незримые? – я поморщился.

– Граница видимого и невидимого миров размыта, мы можем проникнуть туда, а они приходят к людям…

Нетико не выдержал и ПМК издал жалобный звук, похожий на стон. Камень в виде клыка некоего громадного зверя остался безмолвен и недвижим – если он и являлся неким сакральным символом, то «незримые» никак не отреагировали на подношение.

Лошадки уверенно топали вперед, минуя распадки, небольшие рощицы и переходя крошечные речушки, признаков жилья или следов деятельности человека не замечалось: одна лишь девственная природа, буйство зелени, тьма-тьмущая птиц. Зверья мало, но особой пугливости за похожими на лосей копытными и некрупными собакоподобными хищниками с полосатой желто-коричневой шкурой я не замечал, вида и запаха человека они не боялись, спокойно провожая нас взглядом.