(Мой) успех имел непредвиденные последствия и доставил Дягилеву несколько мучительных минут. Дело в том, что Нижинский не любил, когда кто-нибудь, кроме него самого, вызывал овации на спектакле, в котором он танцевал. Его самолюбие было задето, и он устроил Дягилеву сцену ревности, грозил, что больше не выступит со мною, и говорили даже, будто он рвал от злости на себе костюм.[117]

Этот эпизод показывает, насколько неуверенно чувствовал себя Нижинский, исполняя классические роли. В действительности успех Кшесинской оказался весьма скромным: тот же Чарльз Рикеттс считал ее стиль устаревшим.

Лондонский сезон закончился 9 декабря, и у артистов оставалось две недели до начала репетиций в Париже. Нижинский с сестрой воспользовались этим, чтобы поехать в Бордигеру,[118] где остановились «кузены» Дягилева – Модест и Анатолий Чайковские, братья Петра Ильича. Здесь Нижинский продолжил работу над «Послеполуденным отдыхом фавна», в частности он разрабатывал партию главной нимфы.

Первое представление в Париже состоялось 24 декабря в Опере, следующие два спектакля прошли 28 и 31 декабря. Программу составили балеты «Сильфиды», «Призрак розы», «Половецкие пляски» и «Шахерезада».

Весь январь 1912 года дягилевская труппа провела в Берлине. Пока артисты не приступили к работе над новыми постановками, Нижинский решил начать репетиции «Послеполуденного отдыха фавна» вместе с труппой. Это были «неофициальные» репетиции, и шли они тяжело. Иду Рубинштейн, которая согласилась исполнить роль главной нимфы, хореография Нижинского с самого начала привела в негодование. Возможно, она посчитала, что партия нимфы для нее слишком трудна. Или не захотела восстанавливать против себя своего учителя Фокина, участвуя в тайных репетициях другого хореографа, к тому же начинающего. Она все время пыталась отказаться от участия в балете, и в итоге на ее роль была приглашена Лидия Нелидова. Нижинский во время репетиций «очень нервничал и был нетерпелив» (Бронислава). Он досадовал из-за того, что танцовщики не понимают его замысла. Особенно его раздражал молодой пианист Михаил Штайман, который, плохо зная партитуру Дебюсси, не выдерживал темпа. Нижинский, как говорит его сестра, «был очень напряжен и часто выходил из себя».

Из Берлина Русский балет должен был ехать на гастроли в Петербург, но их отменили, и Дягилев организовал выступления в Дрездене, Вене и Будапеште. Эта поездка стала еще одним курсом самообразования для Нижинского. В Дрездене Дягилев пару раз водил его в школу ритмической гимнастики Далькроза, в Вене он показал танцовщику портреты Габсбургов кисти Тициана, инфант Веласкеса и шедевры Брейгеля. Там же Вацлав впервые танцевал «Призрак розы» с Кшесинской и познакомился с Оскаром Кокошкой, который написал его портрет. Интересно сравнить это полотно с портретом Климта. Две картины не имеют совершенно ничего общего, и так же противодействовали в самом Нижинском нежность и грубость, красота и безобразие. В Будапеште с ним познакомилась одна необычная девушка, Ромола де Пульски. Несмотря на то что она сама стремилась к более близкому общению, ее план был обречен на неудачу: Дягилев держал объект своей страсти «под домашним арестом» в отеле «Венгрия», окружив его, по словам Ромолы, «настоящей Китайской стеной».

Весной 1912 года труппа вернулась в Монте-Карло. Нижинский и Дягилев поселились в отеле «Ривьера палас» в Босолее, там же, где и леди Рипон с дочерью («Монте-Карло», 14 апреля 1912 г.). Матильда Кшесинская остановилась вместе с великим князем Андреем на своей вилле под Каннами. Балерина танцевала в премьерном спектакле сезона в «Карнавале» и «Призраке розы». Карсавина танцевала в «Жар-птице» в трех последних представлениях. Во время ее отсутствия ее роль в «Петрушке» исполняла Бронислава Нижинская. Оба эти балета впервые показывались в Монте-Карло, для аристократической публики.

Кроме номеров спектакля труппа репетировала новые балеты Фокина – «Тамару» по мотивам поэмы Лермонтова (на музыку Балакирева), «Синего бога» и «Дафниса и Хлою». Первый балет готовился с опозданием еще с парижского сезона, и Дягилев хотел даже перенести премьеру на следующий год. Фокин был в ярости от этого решения, и среди танцовщиков прошел слух, что он собирается покинуть Русский балет. Дирекции же было давно известно, что Фокин уходит в июне.[119] Ни Дягилев, ни Стравинский больше ему не доверяли.

Дягилев и Нижинский без ума от моего нового творения, «Весны священной», писал Стравинский незадолго перед тем, как уход Фокина стал делом решенным. Раздражает только то, что придется отдать балет Фокину, которого считаю исчерпавшим себя художником, слишком поспешно прошедшим свой путь, и который теперь проявляет свою неспособность творить при каждом новом начинании. (Письмо к матери от 19 апреля 1912 г.)

Важно было, чтобы Нижинский мог работать над своей хореографией. Официальные репетиции «Послеполуденного отдыха фавна» уже начались, и Дягилев делал все для того, чтобы Нижинский продвигался вперед. Танцовщики не могли одновременно работать с Фокиным и Нижинским, и так как надо было выбирать, Дягилев часто отдавал преимущество последнему, и это лишь усугубляло раздражение и нервозность Фокина, который даже рассорился с режиссером Григорьевым, своим давним другом.

В конце апреля балет был готов. Всего Нижинский провел девяносто репетиций. По их окончании он представил балет Дягилеву, которого «Фавн» не впечатлил. По рассказу Брониславы, Дягилев восхищался деталями, но как целое балет не воспринимал. Его сильно смущало отсутствие в «Фавне» традиционных танцевальных движений. И, когда до премьеры оставалось всего несколько дней, он решил отменить спектакль. Это привело Нижинского в неописуемую ярость. Они с Дягилевым поссорились, один угрожал покинуть компанию, а другой – попросту все расформировать. К счастью, в Монте-Карло приехал Лев Бакст, и его выбрали в качестве судьи. Он назвал балет сверхгениальным и сказал Дягилеву, что тот идиот, если этого не понял. (В оправдание Дягилева следует сказать, что художник не нес финансовой ответственности за состояние балетной компании и поэтому мог быть свободнее в суждениях.) В конце концов Дягилев все же решил, что балет «Послеполуденный отдых фавна», как и предполагалось, будет показан в Париже.

Парижский сезон 1912 года открылся 13 мая в театре «Шатле» показом «Синего бога» Рейналдо Ана. Дягилев возлагал на этот балет большие надежды не только потому, что его создал французский композитор, но и потому, что в спектакле Нижинский мог показать себя во всем блеске. Он настоятельно просил Бакста работать с особенной страстью, превзойти себя, создать такие костюмы и декорации, которые ошеломили бы всех. И в самом деле, как только поднялся занавес, бурные аплодисменты продемонстрировали, какое впечатление произвела на публику удивительная работа Бакста. Но это оказался единственный успех. Либретто Кокто было довольно традиционным. Речь шла о молодом человеке (Макс Фроман), который собирается стать