Снова молчание.

– Женщина, вы заблудились?

Она отвернулась и побрела прочь.

Я стоял на месте, напуганный, презирая собственную слабость.

– Вы заблудились? – снова спросил я, на этот раз громче.

Женщина продолжала идти и ускользнула в туман, и я в последний раз разглядел ее сквозь клубящуюся дымку. Затем, достигнув противоположной стороны улицы, она пропала окончательно.

Глубоко вздохнув, я зажал в руке дубинку и бросился следом.

Туман сгустился и навалился на меня со всех сторон, как громадное привидение без начала, середины и конца. Я подкрался к краю стоянки, отлично осознавая, что здание автосалона с двумя прожекторами на крыше, рассекавшими тьму и туман, осталось далеко позади. Единственным источником света теперь был одинокий фонарь через улицу, что отделяла меня от подступов к заброшенной фабрике. Я остановился, давая глазам привыкнуть, и прислушался. Женщины нигде не было видно, и, ходя обычный шум города по-прежнему доносился издалека, вокруг все было тихо и, если не считать медленно ползущего тумана, неподвижно.

Некоторое время я стоял на месте, прислушиваясь к разгоревшемуся в моем уме спору: я хотел забыть обо всем и вернуться в относительную безопасность автосалона, но в то же время знал, что не вернусь, не смогу. Я сошел с тротуара и пересек улицу, сняв дубинку с пояса, но удерживая ее внизу, у ноги.

Туман расступился, и я шагнул на тротуар на противоположной стороне, туда, где прежде находился въезд на фабрику. В нескольких футах от края участка постепенно ветшала заколоченная будка охраны и информации. Длинный кусок тяжелой, хотя и проржавевшей цепи все еще перегораживал въезд, не позволяя никому подъехать слишком близко к заброшенной фабрике. Я снял с пояса фонарик, включил его и медленно провел лучом вокруг. Свет был ярким, но лишь отражался от тумана. В конце концов я отключил фонарик, вернул его на пояс и пошел вперед, ориентируясь в уличном освещении.

Дойдя до цепи, я пригнулся и прошел под ней. Надо мной нависла угрожающая махина фабрики, высокие вертикальные окна зияли как глазницы. Большая часть стекол давно была разбита, несколько уцелевших покрылись непроницаемой грязью от времени и запустения. Десятки лет назад эти же близорукие окна покрывала испарина, за которой безмолвно перемещались неопределенные, безликие, покорные тени. Но я был уверен, что те призраки давно изгнаны. Теперь здесь обитало что-то другое.

Возможно, впрочем, оно жило только в моей голове.

Тонкий слой снега, еще покрывавший все вокруг, начинал таять, тек и капал со стен на тротуар. Окна первого этажа были заколочены, но широкие двери главного входа сгнили и почти развалились, оставив здание с вечно распахнутым зевом.

Я приблизился к проему. Вход наискось пересекала доска, которая, судя по всему, упала сверху много лет назад, да так и осталась торчать. Изнутри невероятных размеров пустого пространства доносилось эхо капающей воды и едва слышные царапающие звуки. Я снова снял с пояса фонарик и направил луч на доску и в темноту за ней. На одном конце доски сидела невероятных размеров крыса. Со странным скрипучим звуком она поднялась на задние лапы и оскалила зубы.

От неожиданности я отступил на шаг, но не отвел от крысы луч фонарика. Свет отразился от ее глаз, и они вспыхнули в темноте двумя алыми шариками. Противостояние продолжалось до тех пор, пока крыса, пару раз неторопливо принюхавшись, не развернулась, вразвалочку не подошла к краю доски и не спрыгнула в темноту.

У меня в желудке поднялась кислота, и я отрыгнул, почувствовав привкус пива. Несмотря на холодный воздух, у меня на лбу выступили капельки пота. В голове стало понемногу проясняться. Какого дьявола я тут делаю? Я оглянулся через плечо. Туман стал таким густым, что совершенно скрыл автосалон на другой стороне улицы, хотя прожекторы на крыше все еще слегка проглядывали сквозь дымку.

Позади меня что-то шевельнулось.

Я резко развернулся обратно лицом к фабрике и дверному проему, держа перед собой фонарик в одной руке и дубинку в другой. Прямо за гнилой доской, наполовину скрываясь во мраке, стояла женщина.

Наши взгляды встретились, и я едва приметно кивнул.

Она сделала несколько шагов вглубь здания, затем оглянулась на меня.

Я почувствовал, как двигаюсь вперед, одну за другой перекидываю ноги через доску и пробираюсь сквозь дверной проем, будто больше не управлял собственным телом. Свет в моих руках мигнул и погас. На меня холодным потоком ринулась темнота, и я, чувствуя накатывающий вместе с ней страх, одним отчаянным движением встряхнул фонарик. Свет возвратился, растекся передо мной тусклым озерцом, но когда глаза привыкли к нему, я понял, что женщина пропала.

Я осторожно перешагнул через небольшую груду обломков и отбросов, изо всех сил стараясь не обращать внимания на обилие тошнотворных запахов. Поводил фонариком из стороны в сторону, пытаясь отыскать женщину, но увидел только покрытые граффити стены и толстый слой мусора на полу. На мгновение меня отвлекли царапание и суета крысиной возни, и я посветил фонариком в ту сторону.

В конце длинного узкого коридора справа наметился слабый отсвет, но ни следа женщины.

Я осторожно пересек помещение, двигаясь в направлении света. Он привел меня в другую комнату, куда меньшего размера и в куда худшем состоянии. Я остановился в полуразвалившемся дверном проеме и увидел на полу одинокую зажженную свечу, мусор устилал пол комнаты от стены до стены. Неподвижный воздух наполняла отвратительная вонь человеческих экскрементов.

Фонарик у меня в руке задрожал. Я выключил его, прицепил обратно на пояс, сжал дубинку обеими руками и шагнул внутрь. Мигающий огонек свечи отбрасывал тени, похожие на скачущих демонов. Женщина стояла посреди комнаты на коленях, держа что-то в руках и медленно покачиваясь. Рядом валялись грязный шприц, пустой спичечный коробок и почерневшая ложка. Я перевел взгляд – она держала на руках мальчика, того самого, который прятался за ней в доме Рика, но теперь ребенок не подавал признаков жизни. Его руки и ноги болтались, повернутая набок голова покоилась на сгибе локтя женщины, рот был разинут, и из него торчал крошечный распухший язычок, глаза слепо распахнулись – он был давно мертв.

Погружаясь в безумие, я шагнул ближе. Женщина повернула голову: грязное измученное лицо, ужас в налитых кровью глазах, впалые щеки, оспины на темной коже.

Она посмотрела на меня так, будто в этом была моя вина, медленно качнула мертвого ребенка в болезненно тощих, исколотых иглами руках и негромко заскулила.

– Вы по поводу канализации?

– Нет, извините, – ответил я.

Женщина посмотрела в сторону, скользя взглядом по дальней стене так, будто видела что-то еще, нечто большее. Беззвучно шевеля губами, она продолжала качать мальчика на руках.

Я быстро оглядел комнату, обведя взглядом от краев освещенного свечой пространства к дальней стене, на которой то ли красной краской, то ли кровью были торопливо начерчены странные знаки, почти иероглифы. То, что осталось от двери, было теперь установлено на невысоких стопках оббитых бетонных блоков и служило чем-то вроде самодельного алтаря. Под ним неопределенной грудой лежал какой-то темный неподвижный предмет, но я не мог разобрать, что это.