Когда я пришел в аппаратную и попросил прокрутить двухчасовой давности запись из гостиной, дежурный техник улыбнулся:

— Хотите посмотреть, как дочка играет? Сегодня она что-то была не в ударе. А вот Рекс — молодец! Королевский гамбит он провел просто отлично, приятно было посмотреть.

Чувствуя, что у меня потихоньку трогается крыша, я уставился на экран. Сомнения в том, что Рекс двигал фигуры осознанно, исчезли сразу. Он именно играл, и причем весьма неплохо, примерно как Настя. А вот она сегодня играла заметно хуже своего обычного уровня. Мат на двадцать четвертом ходу, это же надо! Хотя стоп…

Я попросил прокрутить этот кусок еще раз. Теперь я анализировал только игру, отвлекшись от состава игроков. Белые с войлочными шарфиками развивали партию ну точно как Настя! У нее уже появился свой стиль, который вполне можно было узнать. А вот черные вели себя просто никак.

Просмотрев запись в третий раз, я наконец понял, в чем тут дело, и облегченно вздохнул. Весь смысл игры для Рекса заключался в том, чтобы понять — какую фигуру и куда надо переставить, чтобы это совпало с Настиными желаниями. То есть это были не шахматы, а Настин спектакль, где она вела и черных, и белых. А для Рекса — угадайка. Но все равно, силен хвостатый! Да и Настя тоже, вон чего придумала. И, значит, вопрос, что именно показать Сетон-Томпсону, прояснился сам собой.

Обычно мой рабочий день начинался со встречи с дежурными секретарем и референтом. Каждый представлял мне обзор событий за прошедшие сутки, уже расфасованный по папкам «Нехорошо», «Катастрофично» и «Все остальное». Секретарь отвечал за открытые источники, в основном прессу и народный контроль, а референт — за не совсем открытые. Вовсе уж секретные доклады я получал напрямую, как правило, от Танечки или Алафузова. Такой порядок сложился сам собой, исторически, потому как первое время, только став канцлером, я обычно начинал день с вопроса своей команде: «Ну-ка, чего у нас тут случилось непоправимого и какую из этого можно извлечь пользу?» Ибо извлечь ее из благоприятного события сможет любой дурак. Правда, он скорее всего извлечет не всю возможную пользу, но это уже другой вопрос.

Сегодня у обоих молодых людей, ждавших моего появления в приемной, в руках было по две папки — «нехорошая» желтая и «остальная» зеленая, то есть катастрофических событий за прошедшие сутки не усмотрел ни секретариат, ни отдел референтов, иначе присутствовали бы и красные папки.

Естественно, я начал обзор с желтых. Что интересно, там описывалось в общем-то одно и то же: опять проворовались народные избранники уездного уровня, на котором у нас практически вся власть была выборной. В папке от референта описывалось три случая, в секретарской — два, но зато один был рассмотрен только тут. Речь шла о воровстве, которое было вскрыто народными контролерами, а комиссары проморгали. Ничего страшного, бывает, так что поиска виновных пока не предвидится, а вот внутреннее расследование — действительно ли невнимательность была бескорыстной — произойдет обязательно. Об этом уже стояла соответствующая закорючка, такие вещи давно решались автоматически, без моего участия.

Однако здесь пора что-то делать, подумал я. Ибо исключения, конечно, случались, и не единичные, но все-таки, как правило, служба народного избранника проходила следующие этапы. Только заняв должность, он еще не воровал, но и работал не очень эффективно в силу недостаточной опытности. Потом опыт приходил, и избранный начинал трудиться на благо народа так, что просто любо-дорого было смотреть. Правда, при очень внимательном взгляде иногда получалось заметить, что в процессе своего служения избирателям слуга народа самую малость, почти незаметно подворовывает. А иногда не получалось, то есть он делал это незаметно без всяких «почти». Это, так сказать, было золотое время народных избранников. Но с той же неотвратимостью, с коей за осенью следует зима, за вторым этапом депутатской деятельности следовал третий. Гад начинал не подворовывать, а воровать, отдавая этому занятию все силы своей души. Разумеется, вскоре начинался четвертый, заключительный этап — на Колыму или Вилюй. В большинстве случаев все эти метаморфозы укладывались в три года, при сроке депутатских полномочий в четыре. То есть конфиската даже не всегда хватало на организацию внеочередных выборов.

После обзора шло предложение из народного контроля — снизить срок полномочий до двух с половиной лет. Мол, тогда в депутатской службе будет только первый этап, «золотой» второй и в худшем случае самое начало третьего.

Нет, прикинул я, разоряться на частых выборах — это не наш метод. Да и вряд ли урезанным окажется этап беспардонного воровства, более вероятно, что будет сильно сокращен второй, который мы условно считаем лучшим, вот и все. Тут нужно что-то другое. Например, вместо безусловных выносить условные приговоры.

У нас такое практиковалось в Конституционном суде, но здесь нужно подойти к вопросу творчески. А возможно, потом и подкорректировать документы для КС. Итак, что такое условный приговор? В Федерации это в основном лазейка для тех, у кого деньги-то есть, но на полную отмазку или не хватает, или просто душит жаба. Так что вроде бы человек получает срок, и ему ставят условие — больше ни-ни! А то действительно отправим отсиживать. Ну не бред ли? Мы сделаем не так. Раз человек согрешил перед обществом, он должен это как-то компенсировать. Один вариант — сам в карьер на Вилюй, России нужны алмазы, а экскаваторов у нас еще очень мало. Имущество, естественно, под конфискацию. Но, как любит повторять Гоша, всякому надо дать возможность проявить лучшие стороны его души. В данном случае обвиняемому предложат условное осуждение, и дальше уж ему решать, соглашаться или готовиться к ближайшему этапу. Ибо приговор потому и будет называться условным, что потребует выполнения чего-то очень непростого, но в принципе возможного. Выполнил с блеском — судимость снята, имущество не конфискуется, плюс государство платит за выполненное задание. Завалил его — или утроение срока, или сразу веревка. Ну и промежуточные варианты, понятно.

Причем для депутатов все будет очень просто. Если проворовавшийся выберет условный срок, то он остается на своем месте, но подписывает бумаги, что отныне его взаимоотношения с государством будут осуществляться на внесудебной основе. То есть сразу через седьмой отдел. И далее он трудится без выходных, отпусков и права хоть на полдня покинуть свой уезд, зная, что за ним теперь гораздо более пристально следят и что курирующему комиссару ничего не придется доказывать, подозрений вполне хватит. По окончании срока полномочий параллельно с выборами электорат по десятибалльной шкале оценивает деятельность своего предыдущего избранника. Если он наберет единицу — избирательная кампания заканчивается торжественным повешением. Десятку — приговор отменяется, снимается арест с имущества, все наворованное возвращается, ну и плюс доплата за неиспользованные отпуска и выходные.

Но вот бездумно переносить эту систему на верхние эшелоны власти не следует. Ибо на уездном уровне некоторый популизм не повредит, а вот Дума, скажем, в идеале должна заботиться не о сиюминутном, а о долговременных перспективах развития страны. Правда, утверждать, что сейчас она у нас активно занимается именно этим, мог только самый оголтелый оптимист, да и то спьяну. Но покажите мне хоть один парламент в мире, про который можно, не кривя душой, сказать, что он в поте лица работает на будущее своей страны? Не получится, причем без разницы, у нас такое искать или в двадцать первом веке.