Мак-Кинли досиживал свой второй президентский срок, в третий раз, согласно американским законам, выдвигаться уже не мог, так что в политическом смысле терять ему было абсолютно нечего. Видимо, он и решил, уходя, погромче хлопнуть дверью. Планов своих он в секрете не держал, и о них стало широко известно.

Сделать он ничего не успел – как чертик из коробочки, выпрыгнул венгр-анархист и всадил в президента пулю из паршивенького револьвера. Ну разумеется, он был одиночкой – и всем известно, что анархисты только тем и занимаются, что стреляют и бросают бомбы. Поначалу врачи не считали рану президента ни смертельной, ни особенно опасной и обещали скорое выздоровление. Однако как-то так получилось (случайность, да), что рана оказалась загрязненной, началось заражение крови, и президент умер.

Есть версия, что Джон Кеннеди незадолго до смерти решил посягнуть на Федеральную резервную систему – монопольного «печатника» в США бумажных долларов. Несмотря на название, это сугубо частная лавочка, владельцы которой как оставались неизвестными, так и остаются. Кеннеди, по этой версии, собирался выпустить в обращение новые двухдолларовые банкноты – но уже через посредство государственного казначейства (как, собственно, и предписывает конституция США, не знающая никакой такой ФРС). Дальнейшее общеизвестно: Кеннеди убил одиночка, которого потом убил другой одиночка.

Одиночки, конечно, случаются. Одиночкой безусловно был стрелявший в Рональда Рейгана Джон Хинкли – именно таким манером этот психопат собирался привлечь внимание одной из юных красавиц, киноактрис Голливуда. К одиночкам следует отнести и несомненно больную на всю голову дамочку, которая пыталась пальнуть в президента Джимми Картера, но была вовремя обезоружена агентами секретной службы. Случаются одиночки, не без этого. Однако, когда крупные банкиры оказываются перед угрозой серьезнейших финансовых потерь, плохо верится в одиночек или случайности. Точнее, совершенно не верится. Поневоле вспоминается (применительно к смерти Марии), что среди английских банкиров того времени хватало итальянцев. А тогдашняя Италия стояла в Европе на первом месте по ремеслу отравителей, превращенному прямо-таки в высокое искусство. Попросту подлить или подсыпать яд в бокал жертве казалось этим синьорам слишком вульгарным, и они предпочитали более изящные методы.

Лукреция, дочь (и любовница) Римского Папы Александра Борджиа, развлекалась на свой манер. Надоевшему любовнику она давала ключ и посылала по какой-нибудь надобности в подвал. Замок был тугой, приходилось сжимать кольцо ключа изо всех сил – а оно было украшено совсем крошечным шипом, смазанным надежным ядом. Легкая царапина – и кончено…

В ходу были отравленные перчатки, отравленные свечи – тот, кто их зажигал в своей спальне вечером, утром уже не просыпался. Изощренных способов, изобретенных итальянцами, было столько, что о них, пожалуй, можно написать целую книгу. Одним словом, я больше не верю в естественную смерть Марии – слишком уж чувствительный удар она нанесла банкирам, слишком уж большой ущерб им грозил. Как бы ни насмехались над «теорией заговора», заговоры существуют с давних пор, и это, как сказал бы Остап Бендер, медицинский факт.

На погребении Марии епископ Винчестерский, прекрасно понимая, что непременно навлечет на себя неудовольствие новой королевы, надгробную речь произнес в самых сердечных словах.

«Если бы ангелы были смертны, я бы скорее сравнил ее уход со смертью ангела, чем земного существа. Она никогда не забывала о своих обещаниях и была исключительно милосердна к обидчикам. Она сочувствовала бедным и угнетенным и была снисходительна к своим пэрам. Она восстановила больше разрушенных зданий, чем какой-либо другой правитель в этом Государстве, и я молю Господа, чтобы ее добрые деяния были продолжены в будущем. Я истинно верю, что она была единственным по-настоящему богобоязненным существом в этом городе».

На следующий день епископу сообщили: «за недостойное поведение, какое он позволил себе во время заупокойной службы по королеве Марии» ему предписывается сидеть под домашним арестом во все время празднеств по случаю восшествия на престол королевы Елизаветы…

Интересная иллюстрация английских нравов того времени: как только гроб опустили в могилу и часовню покинули вельможи, вообще все люди благородного звания, оставшиеся там слуги, наемные плакальщики и вездесущие лондонские зеваки за несколько минут разодрали в клочья портрет королевы, все стоявшие вокруг алтаря знамена и штандарты и даже драпировки со стен. Не по злобе, не подумайте – все та же страсть к сувенирам…

Позже, когда уже не будет никакой нужды или выгоды льстить, несколько бывших приближенных Марии напишут о ней практически одинаковыми словами. «Ее можно сравнить со свечой, которая продолжает гореть даже при порывистом ветре. И что самое главное – чем сильнее буря, тем ярче разгорается пламя».

В своем завещании Мария просила воздвигнуть ей общий с матерью мемориал – но это осталось неисполненным. Ни одного памятника Марии Тюдор в Великой Британии нет. Я еще вернусь к рассказу о Марии. Почему – читатель поймет позже. А пока что завершу принадлежащей перу неизвестного мне автора «Эпитафией на смерть благочестивой и прекрасной нашей королевы Марии, почившей в бозе».

Здесь, конечно, есть некоторые расхождения с исторической правдой, и немало поэтических преувеличений – но таковы уж поэты во все времена, и их не переделаешь. А вот «к падшим была мила» – это как раз о Марии. И уж как нельзя лучше отвечает истине горькая строка: «…лишь страданья, боль и тоску ей жизнь в удел принесла». Так и было – и мне чисто по-человечески жаль самую несчастную из английских королев.

Итак, Мария умерла.

ВСЁ!

______________________

Черту эту я провел не из какого-то стремления к оригинальности – она символизирует ту незримую, но тем не менее вполне реальную черту, что со смертью Марии пролегла в английской истории меж прошлым и будущим.