Лет двадцать тому назад дуэли и уличные драки казались новоорлеанцам самым заурядным явлением. Даже почтенные пожилые люди и отцы семейств считали себя обязанными «смывать кровью» все нанесенные им обиды.

Попадая в Новый Орлеан, иностранцы, привыкшие у себя на родине шутить совершенно безнаказанно, быстро излечиваются от излишней склонности к остроумию.

В этом странном городе даже самому благоразумному человеку почти невозможно избежать кровопролития. Я отнюдь не считаю себя буяном. Однако через сутки после прибытия в Новый Орлеан я чуть не впутался в пренеприятную историю. А моему спутнику так и не удалось уклониться от дуэли.

Сам по себе инцидент этот вряд ли заслуживает внимания, но он поможет мне познакомить читателя с главными действующими лицами той маленькой истории, о которой я собираюсь рассказать.

Я люблю море, но ненавижу морские путешествия. Сесть на пароход меня может заставить только необходимость. Спутник мой вполне разделял эти чувства. Обоим нам надоела вода. При таких условиях легко себе представить, какая радость охватила нас, когда после трехмесячного путешествия от полюса до экватора, во время которого нас изводили по очереди то штормы, то штили, мы увидели наконец землю и высадились в бухте, образуемой устьем Миссисипи.

Пустынная безлесная местность показалась нам земным раем. Мы предпочли бы бродить по ее болотам, чем снова сесть на пароход. Тем не менее мы были вынуждены проехать еще больше сотни миль вверх по реке. Путешествие это тянулось томительно долго. И вдруг в ярких лучах склонявшегося к закату солнца перед нашими очарованными взорами загорелся блестящий купол собора.

Дольше оставаться на пароходе мы были не в состоянии. Сжалившись над нашими страданиями, добродушный старик шкипер приказал двум бравым матросам отвезти нас на берег.

Не берусь описать удовольствие, которое мы испытали при виде удаляющегося парохода. Представьте себе чувство выпущенной из клетки птицы; точно такое же чувство охватило нас.

До Нового Орлеана оставалось еще несколько миль. Мы увидели широкую дорогу, тянущуюся по хребту высокой насыпи, и быстро зашагали вперед.

Глава II

В РЕСТОРАНЕ

Мы прошли мимо плантаций сахарного тростника и полюбовались домами их владельцев. Это были красивые виллы, окруженные апельсиновыми рощами или садами, в которых цвела великолепная персидская сирень.

По дороге нам попадались и другие дома, соблазнявшие нас своим гостеприимным видом. Я говорю о ресторанчиках и кафе. Их разноцветные бутылки, сверкающие бокалы и прохладные террасы показались нам необыкновенно заманчивыми.

Ни у меня, ни у моего спутника не хватало мужества устоять перед соблазном. Мы заходили во все заведения такого рода, попадавшиеся на нашем пути. И в каждом из них мы пробовали все новые и новые напитки. Настроение у нас сильно повысилось.

Когда мы высадились на берег, солнце стояло уже довольно низко. Не успели мы дойти до предместий Нового Орлеана, как диск его исчез за кипарисовыми лесами, черневшими на горизонте.

Уличные фонари горели тускло и на большом расстоянии друг от друга. Вскоре мы остановились перед ярко освещенным зданием.

Через широко открытую створчатую дверь мы увидели великолепный зал одного из тех шикарных ресторанов, которыми славится Город Полумесяца. Блеск тысячи сверкающих предметов — бокалов, бутылок и вделанных в стены зеркал — производил впечатление потрясающей роскоши. Этот ресторан показался нам сказочным дворцом.

Разумеется, мы решили тотчас же обследовать его и, мгновение спустя очутившись перед стойкой, потребовали два бокала какого-то прохладительного напитка.

Не берусь описать сколько-нибудь подробно этот вечер. У меня сохранилось смутное воспоминание о том, что мы пьянствовали в обществе незнакомых людей, похожих на иностранцев. Кругом звучало такое множество различных наречий, что я все время думал о вавилонском столпотворении. Преобладающим являлся все-таки французский язык. Разнообразие костюмов свидетельствовало о разнообразии профессий.

Среди наших собутыльников были шкипера торговых судов, фермеры, коммерсанты, плантаторы и только несколько хорошо и со вкусом одетых джентльменов.

Мой спутник, веселый молодой ирландец, только что окончивший университет, быстро перезнакомился со всеми этими людьми. Они показались мне очень симпатичными. Скоро мы уселись за один стол и принялись пить, чокаясь со своими новыми приятелями так же задушевно, как если бы они были нашими старинными друзьями.

Один из них невольно обратил на себя мое внимание. Возможно, что это произошло отчасти потому, что он проявлял по отношению к нам особенную любезность. Во всяком случае, наружность его показалась мне далеко не заурядной.

Это был юноша лет двадцати, державшийся с апломбом тридцатилетнего человека. В теплом климате вообще, а особенно в Новом Орлеане, часто попадаются такие преждевременно зрелые люди. Роста он был среднего. Правильные, резко очерченные черты его смугло-оливкового лица дышали энергией. Густые черные волосы слегка завивались. Над изящно обрисованным ртом темнели маленькие усики. До тех пор пока взгляд его не встретился с моим, он казался мне необыкновенно привлекательным. Но в глазах его было что-то отталкивающее, хотя я и не могу определить, что именно. Они светились холодным, животным блеском. На щеке молодого человека виднелся небольшой шрам.

Одет он был в высшей степени элегантно. Костюм его состоял из темно-малинового фрака на шелковой подкладке, украшенного золотыми пуговицами, изящного жилета, черных брюк, белых полотняных туфель и модной парижской шляпы.

В наше время этот костюм нашли бы весьма экстравагантным. Но двадцать лет тому назад все новоорлеанские джентльмены носили по утрам такие костюмы. Разумеется, здесь идет речь только о зимнем сезоне. Летом сукно заменялось белым полотном, а цилиндр или фетровая шляпа дорогими панамами.

Я так подробно остановился на описании этого молодого человека потому, что он был типичным представителем того слоя новоорлеанского общества, к которому принадлежали по большей части лица французского и испанского происхождения, потомки разорившихся плантаторов и сыновья бежавших от революции мексиканцев.

Такие люди в Городе Полумесяца насчитывались легионами. Определенных доходов у них не было. Эти отважные авантюристы — слишком ленивые, чтобы работать, и слишком гордые, чтобы просить подаяния, — постоянно появлялись в ресторанах и на балах. Их