— Люди требуют возмездия.

— А вы помните 1914 год? Вальтер войны не хотел. И большинство немцев ее не хотели. Но в стране не было демократии. Кайзера подталкивали к войне генералы. А когда в России началась мобилизация, у них уже не оставалось выбора.

— Я помню. Но большинство людей — нет.

Вальс закончился. Появилась Роза Хеллмэн, и Гас представил женщин друг другу. Они поговорили с минуту, но Роза держалась необычно холодно, и Мод ушла.

— Это платье стоит целое состояние, — сердито сказала Роза. — Это Жан Ланвин.

— Вам что, Мод не понравилась? — озадаченно спросил Гас.

— Зато она очень нравится вам.

— Что вы хотите сказать?

— Вы так ее крепко обнимали во время танца.

Роза не знала о Вальтере. Но Гасу было неприятна эта вспышка ревности.

— Ей нужно было обсудить со мной кое-что личное, — сказал он с ноткой возмущения.

— Не сомневаюсь!

— Не понимаю, почему вы так взъелись на меня. Вы же сами ушли с этим льстивым греком.

— Он очень красивый и совсем не льстивый. Почему я не должна танцевать с другими мужчинами? Другое дело — если бы вы меня любили…

Гас замер, глядя на нее.

— О, — сказал он. — О боже!

Он почувствовал смятение и неуверенность.

— Ну а теперь в чем дело?

— Я сейчас кое-что понял… кажется.

— А мне расскажете?

— Наверное, я должен… — сказал он с дрожью в голосе. И замолчал.

Роза ждала продолжения.

— Ну? — нетерпеливо спросила она.

— Я и в самом деле вас люблю.

Она долго молчала и наконец спросила:

— Вы серьезно?

Несмотря на то, что он осознал это внезапно, сомнений у него не было.

— Да. Я люблю вас, Роза.

Она слабо улыбнулась.

— Подумать только…

— Мне кажется, я уже давно влюблен в вас, только не понимал этого.

Она кивнула, словно он подтвердил ее предположение. Заиграла медленная мелодия. Она придвинулась к нему.

Он механически начал танец, но был слишком взволнован, чтобы хорошо танцевать.

— Боюсь, сейчас я вряд ли…

— Не волнуйтесь! — Она поняла, о чем он думает. — Давайте просто сделаем вид, что танцуем.

Он двигался неуверенно и словно во сне. Она ничего не сказала о собственных чувствах. Но и не ушла. Существует ли вероятность, что она ответит ему взаимностью? Видно, что он ей нравится, но это не одно и то же. Может, сейчас, в эту самую минуту, она пытается разобраться в своих чувствах? Или подбирает слова, чтобы помягче ему отказать?

Она подняла на него взгляд, и он ждал ее ответа. Но она сказала:

— Гас, прошу вас, увезите меня отсюда!

— Хорошо, конечно.

Она надела пальто. Швейцар подозвал такси — «Рено» красного цвета.

— К «Максиму», — сказал Гас. Ехать было недалеко, и всю дорогу они молчали. Как хотелось Гасу узнать, о чем она думает! Но он ее не торопил.

Ресторан был полон, несколько пустых столиков зарезервированы для посетителей, которые должны были явиться позже. Мест не было, о чем «с глубоким сожалением» сообщил метрдотель. Гас открыл бумажник, извлек стофранковую купюру и сказал:

— Столик на двоих, в тихом уголке.

Карточка «Стол заказан» исчезла, они заказали легкий ужин и бутылку шампанского.

— Вы так изменились! — сказала Роза.

Гас удивился.

— Мне так не кажется.

— Тогда, в Буффало, вы были совсем другим. Мне казалось, вы даже меня стеснялись. А теперь ходите по Парижу, словно у себя дома.

— Да что вы! Это значит — надменно?

— Нет, уверенно. В конце концов, вы поработали у президента и участвовали в войне. Такие вещи меняют человека.

Принесли еду, но ни он, ни она не уделяли ей особого внимания. Гас был слишком взволнован. Любит она его или нет? Должна же она знать! Он положил нож и вилку, но вместо того чтобы задать вертевшийся на языке вопрос, сказал:

— А вы всегда мне казались такой уверенной в себе.

Она рассмеялась.

— Ну не странно ли?

— Что?

— Думаю, уверенной в себе я была лет до семи. А потом… Ну вы же знаете, каковы дети в школе. Все хотят дружить с самой красивой. А мне приходилось играть с толстушками и уродинами. И в подростковом возрасте было то же самое. А потом я стала работать в «Буффальском анархисте» — они ведь тоже своего рода аутсайдеры. Только когда я стала редактором, ко мне начало возвращаться уважение к себе… — Она сделала глоток шампанского. — И помогли мне вы.

— Я? — удивился Гас.

— Вы говорили со мной так, словно я была самой умной и интересной личностью в Буффало.

— Наверняка так и было.

— Если не считать Ольгу Вялову.

— Ну… — Гас покраснел. Он чувствовал себя глупо, вспоминая свое безрассудное увлечение Ольгой, но признаваться в этом ему не хотелось, потому что это бы значило плохо отозваться об Ольге, что недостойно джентльмена.

Они допили кофе, и он попросил счет, все еще не зная, как Роза к нему относится.

В такси он взял ее руку и прижал к губам.

— Ах, Гас, какой вы милый! — сказала она. Он не понял, что она имела в виду. Однако выражение ее лица, обращенного к нему, показалось ему чуть ли не выжидательным. Хочет ли она, чтобы он?.. Он собрался с духом и поцеловал ее в губы.

В первый страшный миг, когда она замерла, он подумал, что ошибся. Но она вздохнула с облегчением и ее губы раскрылись.

Да, подумал он счастливо, значит да!

Они целовались всю дорогу до ее гостиницы. Поездка показалась слишком короткой, когда открыл дверцу такси.

— Вытрите губы, — сказала Роза, выходя. Гас достал платок и торопливо вытер лицо. Белая ткань стала красной от ее помады. Он осторожно сложил платок и убрал в карман.

Гас проводил ее до дверей.

— Можно мне увидеться с вами завтра? — спросил он.

— Когда?

— Утром.

Она рассмеялась.

— Вы никогда не притворяетесь, Гас, правда? Как мне в вас это нравится!

Это уже было хорошо. «Мне в вас это нравится» вовсе не то же самое, что «я люблю вас», но все же лучше, чем ничего.

— Значит, утром? — сказал он.

— А что мы будем делать?

— Завтра воскресенье… Можно было бы пойти в церковь, — сказал он первое, что пришло в голову.