неожиданно подумала я. И когда он придет, люди Сандрингема будут его поджидать. «Вы жена Рыжего Джейми», — сказал герцог. Мое ценное качество. Я была приманкой.

— Я — приманка! — воскликнула я, выпрямляясь в своем кресле.

Острое возмущение вызвало небольшой, но благодатный сейчас прилив ярости, перед которым отступили все страхи. Я раздувала пламя гнева, вышагивая по комнате и придумывая, как назову герцога при следующей встрече.

Отбросив тяжелые бархатные занавеси на окнах, я убедилась, что герцог остался верен себе. Окно было забрано толстыми деревянными прутьями, расположенными так близко друг к другу, что я с трудом могла бы просунуть между ними руку. Однако сквозь них все было видно.

Наступила ночь, и тени под деревьями парка стали черными, как чернила. Откуда-то с той стороны раздался крик, в ответ послышались крики у конюшни, и внезапно появились две или три фигуры с зажженными факелами.

Маленькие темные силуэты побежали к деревьям, пламя их сосновых факелов летело за ними, отсвечивая на холодном, влажном ветру оранжевым светом. Когда они добежали до парка, я заметила клубок человеческих тел, барахтающихся на траве перед домом. Земля была влажной, и от дерущихся на вымершей по-зимнему лужайке оставались глубокие вмятины.

Я встала на цыпочки, ухватилась за прутья и прижалась к ним головой, стараясь получше рассмотреть происходящее.

Дневной свет окончательно погас, и я смутно могла различить внизу только мелькание чьих-то конечностей.

— Это не может быть Джейми, — говорила я себе, стараясь проглотить застрявший в горле комок, в который превратилось теперь и мое сердце.

Не так быстро, не сейчас. И не один. Конечно, он придет не один. Потому что теперь я ясно видела: бьют одного человека — вот он стоит на коленях, превратившись в сгорбленную тень под ударами герцогских лесников и конюшенных.

Сгорбленная фигура распростерлась на земле, крики смолкли, человека ударили еще несколько раз, и маленькая банда слуг отступила назад. Они о чем-то коротко поговорили — я не слышала о чем, — двое наклонились и подхватили упавшего под руки. Направляясь к задней части дома, они прошли мимо моего окна на втором этаже, свет факела выхватил волочившиеся по земле ноги в сандалиях и что-то похожее на грязный серый халат. Не Джейми.

Один из конюхов бежал рядом, торжествующе размахивая толстым кожаным кошельком на ремне. Я была слишком высоко, чтобы слышать звон металлических украшений на ремешке, но они мелькнули в свете факела, и силы покинули меня, остались лишь ужас и отчаяние. Монеты и пуговицы, небольшие металлические предметы. И маленькие свинцовые печатки — разрешение собирать милостыню в определенном округе. У Хью Мунро их было четыре — знак особого отличия, как пострадавшему от рук турок. Не Джейми, а Хью.

Я вся дрожала, ноги едва держали меня, но все же я подбежала к двери и изо всех сил забарабанила в нее.

— Выпустите меня! — кричала я. — Мне нужно видеть герцога! Я требую, выпустите меня!

На все мои крики и вопли никто не отозвался, и я снова бросилась к окну. Сцена внизу казалась удивительно мирной — мальчик стоял с факелом в руке и светил садовнику, который, опустившись на колени у края газона, разравнивал дерн, поврежденный во время борьбы.

— Эй! — заорала я.

Разбить защищенное толстыми прутьями окно этого каземата было невозможно. Я понеслась в другой конец комнаты, схватила тяжелый серебряный подсвечник, бросилась назад и ударила по оконному стеклу, потом еще и еще раз, не обращая внимания на разлетающиеся осколки.

— Помогите! Эй, кто-нибудь там, внизу! Передайте герцогу, что я хочу его видеть! Помогите!

Мне показалось, что одна из фигур внизу подняла голову и взглянула на меня, но никто не сделал ни одного движения в сторону дома, как ни в чем не бывало продолжая свою работу, будто бы просто крик ночной птицы потревожил темноту.

Я бегала от окна к двери и обратно к окну, кричала, умоляла и угрожала, пока не охрипла, стучала в дверь, пока мои кулаки не покраснели, но никто не пришел. Должно быть, я была одна в этом огромном доме. В коридоре стояла такая же глубокая могильная тишина, как и на улице. Все мои страхи снова ожили, я опустилась у двери на колени и безутешно зарыдала.

Я очнулась, замерзшая, окоченевшая, с ужасной головной болью, от того, что что-то широкое и твердое толкало меня по полу. Тяжелая дверь, приоткрываясь, била меня по бедру.

— Ox!

Я неуклюже повернулась и встала на четвереньки, волосы свешивались на лицо.

— Клэр! Успокойся, дорогая, п-пожалуйста! Дорогая, тебе больно?

Шурша накрахмаленным батистом, Мэри опустилась на колени рядом со мной. Я увидела, как дверь за ней закрылась, и услышала щелчок поворачиваемого в замке ключа.

— Да, то есть нет. Со мной все в порядке, — еще не очнувшись окончательно, откликнулась я. — Но вот Хью…

Я закрыла рот и тряхнула головой, чтобы она прояснилась.

— А ты что здесь делаешь, черт побери?

— Я п-подкупила экономку, чтобы она м-меня впустила, — прошептала Мэри. — Может, нам лучше говорить потише?

— Это не имеет значения, — произнесла я обычным тоном. — Дверь такая толстая, через нее не услышишь даже крики болельщиков на футбольном матче.

— Какие крики?

— Не важно.

Мой разум стал проясняться, правда, глаза заплыли, а в голове стучали молоточки. Я с трудом поднялась на ноги, дотянулась до таза и сполоснула лицо холодной водой.

— Ты подкупила экономку? — спросила я, вытираясь полотенцем. — Но мы все же заперты. Я слышала, как поворачивался ключ.

В темноте комнаты лицо Мэри казалось призрачно-белым. Пока я лежала на полу, свеча оплыла и погасла, комната освещалась теперь только слабым светом тлеющих в камине угольков. Мэри закусила губу.

— Я сделала все, что могла. Миссис Гибсон слишком боится герцога, чтобы отдать мне ключ. Единственное, на что она решилась, — это запереть меня вместе с тобой. До утра. Утром она меня выпустит. Я подумала, может, тебе будет веселее, — робко добавила она.

— Конечно. Благодарю тебя. Это была замечательная мысль.

Я взяла из ящика новую свечу и подошла к камину, чтобы зажечь ее. Подсвечник был залит воском сгоревшей свечи и не годился для повторного использования. Я капнула расплавленным воском на стол и поставила на него новую свечу, ничуть не заботясь о сохранности герцогского имущества.

— Клэр, у тебя… неприятности?

Я прикусила губу, чтобы удержаться от поспешного ответа. В конце концов, ей было только семнадцать и в политике она разбиралась еще меньше, чем в людях.

— О да. И боюсь, довольно большие.

Мои мозги вновь заработали. Если Мэри и не сможет помочь мне с побегом, то, по крайней мере, расскажет о своем