Я вспомнил, как Алина сидела рядом со мной, и слезы текли по ее лицу. И как я накрыл рукой ее руку.

Почему я не успел ее поцеловать?

– Я ему писала в аську, – сказала Алина. – Он говорит, что еще три недели дома будет. Крутяк. Столько отдыхать.

Соня помотала головой.

– Ничего крутого. Дома скучно. Лучше уж в школу ходить, чем болеть. Я думала, весело будет. Хотела читать, а не получается.

Алина и Соня еще говорили, а я молча разглядывал книжный шкаф. Потом взял школьный сборник и начал его листать. Там были стихи и рассказы учеников.

Сонин рассказ был как раз посредине. Он назывался «Железный Генрих». Иллюстрацией к рассказу служил грубо нарисованный космический корабль. Это заинтриговало меня, и я начал читать.

«Когда Генри попал в аварию, ему было всего девять лет.

В девять лет ему пришлось стать киборгом. Механические руки и ноги, легкие, гортань и часть печени. Даже механические глаза! Но сердце осталось настоящим, живым и бьющимся, однако закованным в три обруча.

Родители отправили его на Марс, поскольку гравитация там была меньше, да и адаптироваться было легче. Генри быстро привык к белому небу, красным равнинам и черной траве. Здесь солнце заходило стремительно – в один момент еще светло, а через несколько минут уже полная темень.

Мальчик жил среди подобных ему детей, но ни с кем не мог сблизиться, поскольку большинство было такими с самого раннего детства. Ему было жалко детей, которые никогда не бегали на своих ногах, не играли в футбол с друзьями, не плавали в соленой воде лазурных морей Земли. И больно было оттого, что он сам никогда этого не испытает.

На самом деле ему еще повезло, и он это осознавал. Пускай он видел все механическими глазами, ощущал не своим телом, но его мозг остался неповрежденным. Несмотря на то что обожженную кожу заменили нарощенной, его лицо все же сохранило свой изначальный облик. Жаль только, что он больше не сможет попробовать свое любимое кокосовое мороженое, ведь вкусовых рецепторов у него больше не было.

Генри стал учиться математике и достиг в этом определенных успехов. Он усердно учился, но однажды, после нескольких лет отсутствия, приехали родители и с ними мальчик, который был поразительно похож на самого Генри много лет назад.

– Это твой брат Джеймс, – представила мальчика мама. Тот боялся немного, но все же разглядывал Генри с любопытством и… неужели с доброжелательностью?

Быстро растущий брат становился все больше и больше похож на Генри, а потом ему исполнилось десять, одиннадцать, двенадцать лет…

Джимми рос, хорошел, а Генри так и оставался таким, каким был. Длинные механические конечности, неживые голубые глаза, неподвижное лицо. Черепно-мозговые нервы, отвечающие за мимику, постепенно утрачивали свою активность за ненадобностью. Младший брат часто прилетал на Марс, а затем вовсе переехал в Элладу. Он часто навещал Генри, они помногу общались, разговаривали и оба мечтали о полетах в далекий космос. Магеллановы Облака были их общей мечтой.

Джеймс решил стать пилотом, а Генри проектировать корабли.

Несмотря на свою привлекательную внешность и незаурядные умственные способности, Джим много времени проводил с братом-киборгом и этим вызывал насмешки со стороны своих одногруппников-пилотов. В кратких увольнительных они шли в бары или проводили время со своими девушками, а он неизменно отправлялся проведать брата.

Генри хотел, чтобы Джим приезжал, однако ему было обидно, что его брата дразнят из-за него.

– Ты можешь ко мне не приезжать, – как бы невзначай сказал он однажды, когда они гуляли по нагорью Фарсиды.

– Нет уж! Я буду к тебе приезжать, – упрямо покачал головой светловолосых! Джеймс, а Генри так хотелось улыбаться или плакать, но он не мог ни того ни другого.

Когда Генри предложили участвовать в секретном проекте, касающемся новых космических кораблей, он сразу же согласился. Это означало возможность быть не просто киборгом, а стать мозгом настоящего космического судна!

Строительство корабля длилось несколько лет, и Генрих с самого начала знал, кто будет его пилотом.

Он с нетерпением и радостью скинул оковы механических конечностей, чтобы стать кораблем. Больше не было грузности и неуклюжести, Генри ощущал корабль как себя самого, а себя – как корабль.

Пришло время первого полета.

Генри чувствовал, как Джим поднимается на лифте в рубку, видел внутренними сенсорами, как тот улыбается.

– Жаль, я больше не увижу твоего лица, – немного печально сказал младший брат, глядя на стену, за которой хранился мозг Генри.

Джим прислонился к ней лбом и закрыл глаза.

За переборкой в прозрачном саркофаге находилось настоящее тело Генри. Без механических конечностей, органов и глаз.

И на сердце больше не было обручей».

В 17:06 Алина потыкала меня пальцем в плечо.

– Мм? – спросил я.

– Пойдем?

– Хорошо, – я кивнул и вышел в коридор.

Когда я обувался, то услышал приглушенные голоса. Вернее, один приглушенный голос, потому что Соня и так шептала.

– Такой странный.

– Ага. Но миленький.

Я не удивился. Если отвлечься от характерных для пубертата проблем с кожей, меня вполне можно назвать миленьким. Если бы я еще не был таким тощим.

Интересно, кто из них это сказал? По шепоту было очень сложно определить. Но я надеялся, что миленьким меня назвала Алина.

Я не сразу заметил, как ко мне подошел рыжий пушистый кот. Он лениво мяукнул и потерся о мою руку.

– Привет, – шепотом поздоровался я и погладил зверя.

Он был не просто пушистый, а очень-очень пушистый. Когда я провел рукой по его спине, полезла шерсть.

Я гладил кота, а он терся об мою ладонь и тихо мяукал.

Алина и Соня вышли из комнаты в коридор.

– Как его зовут? – спросил я.

– Редрик, – шепнула она.

– Красный король, – сказал я. – Ему подходит.

Соня улыбнулась.

– Я же говорю, что ты как Википедия, – сказала Алина.

Редрик терся о мои джинсы, оставляя на них рыжую шерсть.

Алина тоже обулась и надела куртку.

Мы попрощались и вышли из квартиры, а Соня закрыла за нами дверь.

Мы с Алиной ехали в лифте, и я размышлял, о чем поговорить с ней.

На улице стало прохладнее, и я застегнул пальто.

Алина была в легкой куртке нараспашку и, видимо, совсем не мерзла.

Мы шли к метро дворами. Людей стало меньше. Дул сильный ветер, а небо покрылось тучами.

Мы молчали.