Я перестала вертеть гончарный круг.

– О, ты что тут делаешь?

– Привет! – Вместо ответа на мой вопрос он усмехнулся и подошел ко мне. Один задний карман у Купа – для сигаретных принадлежностей и зажигалки, другой – для записной книжки, а в боковом у него карандаши с выдвижным грифелем.

– Неплохой склад. – Я ткнула в его брюки испачканным глиной пальцем.

Куп уселся напротив, пристроил между ног табурет, опустил голову в плечи и принялся за работу – стал, как народный умелец, искусно сворачивать и защипывать самодельные сигареты. Прядь волос упала ему на глаза, он сдунул ее, морща лоб.

– Угу, – шепнул он. – С рюкзаком сейчас жарко.

– Ты и правда сюда зашел с одной-единственной целью, покурить?

– Это мой обеденный ритуал. – Куп пожал плечами, облизнул краешек бумаги. – Зашел и увидел тебя. Вот так. Чем занята?

– Нагоняю.

– А, после чемпионата… Ну-ну…

– А ты откуда узнал?

– Ты сказала мне тогда, в церкви. Да и все кругом об этом только и говорят. Не о том, что вы проиграли, а «вот это да, наши девчонки ездили на Чемпионат страны по дебатам!» Народ просто в восторге. А я им такой: я знаю эту девчонку!

Я засмеялась. Куп скатал меж пальцев безупречный маленький цилиндр.

– Зато теперь мне конец. – Я кивнула на свою тетрадку, тоже в глине. – То есть не совсем. Ты ведь помнишь… – Стоит ли снова затевать этот разговор? Но ведь Куп выполнил мою просьбу, никому не рассказал. Это мило. – …что один из симптомов болезни – потеря памяти?

– Угу, – отозвался Куп. – Ну и как? У тебя все в порядке?

– У меня вылетели из головы все задания. А я никогда не забываю, что нужно сделать. Никогда. А теперь боюсь, что забуду материал на экзамене, или свою выпускную речь, или…

Куп беспечно улыбнулся, заложил сигарету за ухо.

– Так ты боишься стать такой, как все?

Я легонько ткнула его в бок.

– Нет…

– У меня те же страхи, постоянно.

Поразмыслив, я указала взглядом на сигарету у него за ухом.

– Так-то оно так, но, может, тебе стоит поменьше курить?

Куп в притворной задумчивости уставился в потолок, перевел взгляд на меня, пожал плечами.

– Но если лучшая ученица школы беспокоится о том же, стоит ли тогда бросать?

Вдруг меня осенило.

– Можно тебя спросить кое о чем?

Куп оперся локтями на табуретку и посмотрел на меня так, будто отвечать на мои вопросы – для него сплошное удовольствие.

– Валяй, Саманта.

– Как ты умудряешься как-то учиться, не проваливая экзамены?

– Гм… – задумался Куп, барабаня пальцами по бицепсу.

– То есть как ты сдаешь экзамены…?

– Ну, во-первых, я не «как-то» учусь. Оценки у меня вполне приличные.

– Знаю.

– Откуда? – встрепенулся Куп; давно я не видела у него такого удивленного лица. Пожалуй, с детства.

– Всегда высматриваю на доске почета знакомые имена.

– А-а. – И Куп пустился рассуждать. – Для начала, я не лезу из кожи вон. – Он изобразил пальцами кавычки. – Делаю только самое необходимое; а самое необходимое – это сделать вид, что учил. Понимаешь?

– Да. – Поразительно было видеть Купа таким. Я-то думала, с тех пор как мы отдалились друг от друга, он превратился в неудачника, на все махнул рукой, а он, оказывается, вовсе не так прост!

– Вот, к примеру, – продолжал парень. – Скажем, память. Я никогда не зубрю, времени жалко. А вместо этого ищу… дополнительные источники. Телефон, шпаргалки или добрых людей, которые вовремя окажутся рядом.

Пока он говорил, я представляла, как все цвета в моем календаре сливаются, как путаются даты, задания; как однажды взгляну на свою работу и увижу набор цифр и слов, которые ничего для меня не значат, и не к кому будет обратиться и попросить «тайм-аут», и я завалю экзамены, и аттестат мне выдадут только из жалости.

Куп, подавшись мне навстречу, напряженно ждал ответа.

– Почему у тебя такое лицо? – встревожился он.

– Можешь со мной поделиться?

– Чем поделиться?

– Этими… как их… дополнительными источниками.

Куп склонил набок голову.

– Научить тебя жульничать?

Я вздохнула. Не хотелось отвечать «да», но, как говорит мама, надо называть черное черным, а белое белым. Я пыталась жить по-старому, по-честному, Сэм-из-будущего – трудиться изо всех сил, учить, запоминать, – и что теперь? К тому же, речь всего о двух неделях против четырех лет. Если все мои поступки положить на весы, то чаша добра перевесит, ведь так?

– Да.

Куп улыбнулся, подмигнул, и в эту минуту мне стало ясно, почему к нему так липнут девчонки.

– Ладно, – сказал он, снова распихивая свое добро по карманам. – Заходи в любое время.

Мама раскладывает по тарелкам спагетти, а я делаю выписки из «Слепоты» Жозе Сарамаго к уроку литературы и гоню прочь мысли о том, что Мэдди все еще бойкотирует меня. Скоро приедет с работы папа. Гаррисон с головой ушел в компьютер. Бетт под столом, вырезает затейливые фигурки из цветного картона. Дэви с ней рядом, играет в «Русалочку»: нацепила мамин лифчик, забирает у всех вилки и не разговаривает – объясняется только жестами и глазами, – пока ей не нальешь воды в рот.

Дэви тянет меня за джинсы, показывает на свою тарелку спагетти, потом на маму и наконец на меня.

– Что? – спрашиваю я. – Вот твои спагетти.

Дэви указывает на мои, залитые соусом, и качает головой.

– А, тебе без соуса?

Дэви горячо кивает.

– Мама, – говорю я, – Дэви просит не поливать ей спагетти соусом.

– Я не играю в русалочку, – отвечает мама и принимается за еду. – После того случая с туалетом – ни за что.

Однажды Дэви так заигралась в русалочку, что ни в какую не стала говорить Гаррисону, где зубная паста, а он облил ее водой из унитаза.

Дэви смотрела на меня с мольбой. Я побрызгала ей на голову водой из своего стакана. Дэви ахнула.

– Без соуса, пожалуйста! – воскликнула она и, хихикнув, вытерла глаза.

– Можно вилку из твоей коллекции? – попросила я.

Дэви подняла с пола вилку, и я вытерла ее о джинсы. Сойдет.

Из-под стола раздался голос Бетт.

– А кто это Стюарт?

Я нырнула под стол. Бетт сидела по-турецки и с невинным видом держала в руках мой телефон.