На следующий день мистер Джавад предложил мне встретиться с женщиной из благотворительной организации. Она специализировалась на маскирующей косметике и в тот день принимала в больнице. Я нехотя поплелась в ее маленькую комнатку. Никакая косметика не в силах помочь мне.

— Меня прислал мистер Джавад, — пробормотала я, заметив, как расширились ее глаза при виде моих ожогов.

— Здравствуй, дорогая, — с запинкой произнесла она. — Присядь-ка. Посмотрим, что мы можем сделать.

Я съежилась под ее внимательным, изучающим взглядом. Она сказала, что слишком рано накладывать основу на лицо, так как кожа еще не полностью зажила. Вместо этого женщина нанесла ее на мои покрытые шрамами руки. Пока она втирала тональный крем, из носа у меня закапало, забрызгав ноги. Она подала мне салфетки.

— Спасибо, — пробормотала я.

— Тебе, должно быть, скучно торчать в больнице? Может, начнешь учить какой-нибудь иностранный язык? Или почитаешь классику? Займешь себя чем-то.

— Я не могу читать из-за глаз. Если я долго напрягаю зрение, у меня перед глазами все плывет, — выдавила я, глядя в сторону. Я знала, что она старается подбодрить меня, но мне хотелось ударить ее.

— А ты слышала о шрифте Брайля? — спросила она, и я разрыдалась.

Конечно, я слышала, как называется система выпуклых точек, которые позволяют слепым читать. Но зачем говорить мне о том, что скоро я совсем ослепну? Как можно быть такой бесчувственной?!

Вернувшись в палату, я никак не могла успокоиться. Я проревела все время физиопроцедур и продолжала плакать после, когда мы с родителями ходили к окулисту. А потом вдруг взорвалась от ярости.

— Я больше не могу! — кричала я, швыряя на пол журналы и плюшевого Тигру. — Оставьте меня в покое!

Мама с папой беспомощно топтались рядом, не зная, что делать.

— Я сказала, оставьте меня в покое! Уходите! Я хочу побыть одна!

— Хорошо, дорогая, если ты хочешь… — согласилась мама, понимая, что так будет лучше. — Позвони, если мы понадобимся. Мы всегда рядом.

Они пошли в свой номер в гостинице при больнице, а я рыдала до тех пор, пока гнев не утих. Потом взяла телефон.

— Мам, прости, — всхлипывала я. — Я просто не могу с этим справиться. Я не знаю как. Просто все так наваливается, одно за другим…

— Я знаю, знаю. Успокойся, все в порядке.

На следующее утро меня выписали из больницы уже насовсем, хотя до окончания лечения было еще очень далеко. Мне предстояло много осмотров, консультаций, операций. Но пришла пора покинуть ожоговое отделение и начать новый этап на пути к выздоровлению.

— Ты добилась больших успехов, Кэти, — сказал мистер Джавад. — Впереди еще долгий путь. Но я всегда буду рядом. Звони в любое время. И я буду звонить тебе, узнавать, как идут дела.

— Спасибо! — Я крепко обняла его. Мистер Джавад — самый лучший человек из всех, кого я встречала. Он доказал мне, что не все мужчины плохие, не все такие, как Дэнни и Стефан. Вообще, персонал в этой больнице просто замечательный. Мой второй хирург, Изабель, похожая на принцессу Диану; медсестра Сьюзи с ее жизнерадостными веснушками и теплыми словами утешения; Элис, чьи молитвы успокаивали меня по ночам; ужасно серьезная палатная медсестра Глория, готовая защищать меня от всего мира: как-то она не пустила ко мне полицейского, потому что тот забыл свое удостоверение. Они работают через день и помогают людям вроде меня. Им не нужно ни славы, ни богатства, ни известности, единственный мотив для них — доброта души. И эти люди стали противоядием от той мерзости, что текла в венах Дэнни. Так же, как моя семья и мои друзья, эти люди были для меня светом во тьме. И когда я прощалась с ними, то ясно осознала, что не справилась бы без их помощи.

Поездка домой была такой же мучительной, как и в прошлый раз. Как только я оказалась дома, тут же снова заняла привычное место на диване.

Я замкнулась в себе, почти не двигалась, не спускала с колен Барклая. Лишь каждые четыре часа вставала, как зомби, только для того, чтобы пройти физиопроцедуры или сеанс массажа. Я не хотела ни с кем говорить, никого видеть. Компьютер вызывал у меня безотчетный ужас. Ведь именно с его помощью я познакомилась с Дэнни. И теперь безобидная машина в углу гостиной вдруг превратилась в притаившегося зловещего монстра, через которого Дэнни снова мог проникнуть в мою жизнь, добраться до меня.

Меня продолжали преследовать кошмары: то Стефан склонялся над моей кроватью со склянкой кислоты, то Дэнни снова наваливался на меня всей своей тяжестью… Дневные страхи были не многим легче. Я стала бояться обыденных вещей — кофейных чашек, например. Я не пила ничего горячего — из страха обжечься. И родителям не позволяла пить горячих напитков. Даже такая простая процедура, как принятие душа, превратилась в настоящее мучение. Вода, брызжущая в лицо, вызывала воспоминание о кислоте. Поэтому я не включала душ, просто обтирала себя влажной фланелевой тканью. Но и с этим у меня были проблемы. Мне казалось неприятным прикасаться к себе, к своей новой коже. Я была настолько противна себе, что не могла смотреть на свое тело.

Однако часами разглядывала в зеркале лицо. Сейчас оно выглядело еще хуже, чем в тот день, когда я впервые увидела его в больнице. Кроваво-красное, бугристое. Ожоги сморщивались и зарубцовывались по мере заживления. Я не могла отвести от них взгляд. И все глубже погружалась в отчаяние. Теперь я даже отдаленно не была похожа ни на кого в семье. И если каким-то чудом у меня появятся дети, с ними сходства у меня тоже не будет. И я никогда не узнаю, как бы старело мое лицо, как бы менялось с годами.

— Это часть процесса выздоровления. Просто не торопись, живи одним днем, — постоянно напоминала мне мама. Но я не могла поверить, что когда-нибудь что-то изменится к лучшему.

Дни тянулись бесконечной чередой. Я отмеряла время поездками то в ожоговый центр, то в глазную клинику. Путешествия на машине давались мне все так же трудно. И я категорически отказывалась выходить куда-либо еще.

Тем не менее проблеск надежды все-таки появился. Однажды я заметила, что у меня снова начали расти ресницы. Они были короткими, толстыми и негустыми, но они были! Это стало едва заметным знаком улучшения, и я была безумно счастлива. Может, в конце концов, все не так безнадежно… А потом, во время одного из моих визитов к окулисту мне сказали, что ресницы растут под неправильным углом внутрь и потому царапают глазное яблоко. Врач оттянула мне веки и выдернула все реснички, одну за другой. По сравнению с той болью, через которую мне уже пришлось пройти, эта была вполне терпимой. Но то, что она собой символизировала, рвало мне душу на части. Значит, я вовсе не шла на поправку. Мне никогда не выкарабкаться! Внешний вид не станет лучше. У меня вообще нет внешности. И чем скорее я с этим смирюсь, тем лучше.

Следующее неприятное открытие я сделала в ожоговом отделении, на перевязке. Медсестры меняли повязки у меня на ягодицах — там, где брали кожу, чтобы пересадить на лицо. Они проверяли, не попала ли в раны инфекция. Когда снимали пластырь, я взвизгнула от боли и опустила взгляд на свой лобок — впервые после изнасилования.