— В жизни все имеет причину, — однажды сказала она своим красивым спокойным голосом. — Не бойся, Кэти. Господь уготовил для тебя еще много хорошего. Это не конец жизни. Я буду молиться за тебя.

Прежде мне не доводилось серьезно задумываться о Боге. Родители не были религиозными, и я никогда не ходила в церковь, не читала Библию. Но на меня повлияла вера Элис. Впервые в жизни я молила Господа, в которого раньше не особо верила: Пожалуйста, помоги мне. Дай мне силы! Укажи, как пройти через все это!

Однажды ночью я лежала в темноте и слушала, как стрекочут мониторы, как булькает морфин в моей капельнице. Я погружалась в отчаяние. Оно переполняло меня. Это не жизнь, а пустое существование. Я не могу так жить! Тут за мной наблюдает слишком много глаз. И я решила, что, когда меня выпишут, я покончу с собой. Я наглотаюсь таблеток. Или выброшусь из машины, когда меня будут везти домой, — думала я. — Это просто невыносимо. И всем будет легче без меня. Так что лучше мне умереть.

Именно тогда я приняла решение. Это было моим секретом, и когда я об этом думала, то плакала от облегчения. Я смогу вынести бремя своего существования, если буду видеть, что конец не за горами. Я смогу снова контролировать собственную жизнь и на своих условиях ускользнуть от Дэнни. Конечно, мама с папой и Сьюзи с Полом будут горевать обо мне. Но со временем они поймут, что так лучше. Это единственно правильное решение. У меня просто нет другого выхода.

И вдруг в душу закралось странное чувство. Я ощутила чьи-то теплые объятия, меня словно обволакивало тепло. Оно заполняло всю меня — и мои израненные руки, и покрытую шрамами спину, и разбитое сердце. И я почувствовала, что душа моя наполняется светом.

Все будет хорошо, — раздался голос в моей голове. — Твое путешествие только началось. Ты выдержишь это.

Впервые с того момента, как Дэнни разорвал мою жизнь на куски, в сердце затеплилась надежда. Ему не одолеть меня. Я не позволю. Я вдруг поняла, что у меня хватит сил вынести это и построить новую жизнь. Я не знала, откуда появилось это чувство, откуда взялись силы. В моей душе? Или это Господь коснулся меня, потому что я была близка к тому, чтобы распрощаться с жизнью? Так или иначе, но этот лучик света помог мне выжить, выстоять в ту долгую темную ночь.

На следующее утро я постаралась сохранить свой новый настрой, удержать это удивительное ощущение. Я убеждала себя, что у меня хватит сил пройти через все испытания. Но на этом пути предстояло преодолеть столько преград, и при этом каждая выше Эвереста. На завтрак было морковное пюре, однако я умудрилась подавиться даже им и разрыдалась. Черт меня подери! Я даже есть нормально не могу! Что же я за немощь!

После обеда медсестра объявила, что меня переводят из одноместной палаты в общую, и меня тут же скрутило от ужаса, такого знакомого, такого мучительного. Там же будут мужчины! Незнакомые мужчины! Неужели они не понимают, как это опасно?!

— Я не хочу туда, мам! — плакала я. — Я хочу остаться здесь! Пожалуйста!

Но медики настаивали. Прошел уже месяц с момента нападения. Мне нужно было привыкать снова жить среди людей.

Меня отвезли в палату, где было еще трое пациентов, которые тоже страдали от ожогов. Я по-прежнему была не в том состоянии, чтобы переживать по поводу того, как выгляжу и что обо мне подумают. Я просто низко наклонила голову, чтобы избегать зрительного контакта с кем-либо. Притворившись спящей, я слушала, как соседи жалуются на шрамы на ногах или руках. Мне бы их проблемы, — печально думала я.

Следующие несколько дней стали днями глубокой депрессии. Меня тошнило каждый раз, когда я пыталась есть. Эта проблема еще долго мучила меня, потому что из-за рубцевания ткани у меня сузился пищевод. Я постоянно плакала — тихо, чтобы меня не слышали другие пациенты.

Маму очень беспокоило мое состояние. Она старалась отвлечь меня, катала по больнице на кресле: на мне была бейсболка, а голову я опускала так, что подбородок упирался в грудь. Я ни разу не взглянула вверх или хотя бы вперед.

— А давай выйдем на улицу? Ты уже сто лет не была на свежем воздухе, — мягко предложила мама. Я пожала плечами. Мне было абсолютно все равно.

Как только за нами закрылись автоматические двери, меня охватила паника. Там было столько людей, столько посторонних шумов! Гудели машины, автобусы со свистом проносились мимо, голуби испуганно взлетали, громко хлопая крыльями…

— Мне здесь не нравится, — захныкала я. — Я хочу обратно!

В больнице я чувствовала себя в безопасности. Она стала моим убежищем. А за ее стенами происходили ужасные вещи!

Но на следующий день я смогла самостоятельно встать и одеться. Мне понадобилась целая вечность, чтобы убедить свои ватные, дрожащие конечности делать то, чего я от них хотела. В конце концов мне удалось натянуть на себя спортивный костюм. Это был триумф. Маленький, но триумф. Однако он напомнил мне о том, как много я потеряла.

— Давай сегодня снова выйдем на улицу, дорогая, — сказала мама, и мой живот мгновенно сжался от страха.

— Хорошо, — все же прошептала я.

— Ты сможешь идти?

— Попытаюсь.

Я была слаба, будто столетняя старушка. Ноги совсем не слушались — как у новорожденного Бэмби из мультика. Но я опустила голову и сделала первый шаг, потом второй. Мама предложила зайти в кафе «Старбакс» в фойе. Я нехотя кивнула.

Я сидела в уголке, по самые глаза надвинув шапку, и пила высококалорийный фраппучино — мне нужно было поправляться, я сильно ослабела и похудела со времени операции. Ощущения были очень странными. Все казалось таким незнакомым, необычным: треск кофемолки, шипение кипящего молока. Я слышала эти звуки тысячи раз, но сейчас чувствовала себя пришельцем, только что приземлившимся на эту планету.

Меня очень беспокоило зрение. Левый глаз тогда полностью залило кислотой, и роговица не поддавалась восстановлению. Правый тоже серьезно пострадал. Веки полностью сгорели, поэтому глаза не увлажнялись — это создавало дополнительные проблемы. Окулисты постоянно наблюдали за моим состоянием, делали анализы, но и они не могли предсказать, что будет с глазами дальше. Я могла потерять даже то слабое зрение, которое еще сохранилось.

Как же я буду жить, если ослепну? — думала я, а перед внутренним взором одно за другим появлялись небо, пляж, цветы, лица людей. — Я же буду совершенно беспомощна, замкнута в кромешной тьме.

Днем в больницу поступила девочка-подросток. У нее тоже обгорело лицо — в результате взрыва бытового газа. И хотя на нем не должно было остаться никаких шрамов, она горько плакала.

— Не плачь, все будет хорошо, — улыбнулась я ей. — Врач же сказал, как только струпья заживут, они отпадут, и ты будешь как новенькая.

Мне было ужасно жаль ее — до тех пор, пока она не повернулась и не посмотрела на меня. Ее заплаканные глаза расширились от ужаса.