– Полагаю, что нет.

– Тогда пятнадцать шагов. Может, вы промахнётесь, может, он. Филипп заверил меня, что стрелок из Эванса никудышный.

– О, боже.

– Каждый сделает по одному выстрелу, после чего, если никто из вас не сможет продолжать, честь будет восстановлена. Когда прольётся кровь, можно принести извинения.

– Со стороны Эванса.

– Естественно, с его стороны. Он нанёс оскорбление своим ударом.

Пока секунданты выбирали оружие, восходящее солнце позолотило чёрный край кладбищенской стены. Как это было красиво!

– Не взводите курок, пока не будете готовы стрелять, – сказал Монтелон. – Взведёте, когда поднимете пистолет. Цельтесь в туловище, держа палец на курке.

– О, как всё просто.

Пистолет свинцовой тяжестью лежал в руке Огюстена.

Филипп надтреснутым голосом отдал последние распоряжения, и два человека встали спина к спине, почти касаясь друг друга. Огюстен прямо чувствовал тепло, исходящее от тела Эванса. Стволы их пистолетов чуть не соприкасались, что озадачило Огюстена, пока он не понял, что его соперник – левша. От этого ему почему-то захотелось плакать.

Один, два, три… каждый шаг торжественно объявлялся, как важная особа. Огюстен шёл к серо-бурому холмику свежей могилы. Сверху лежали почерневшие цветы.

– Повернитесь. Джентльмены, оборачивайтесь и стреляйте!

Огюстен с улыбкой развернулся. Какие же люди глупцы! Какие идиоты! Он поднял пистолет, заметив, что Эванс поднимает свой. Эванс показался Огюстену на удивление маленьким. Огюстен не успел ещё поднять пистолет до горизонтали, когда из пистолета Эванса вырвалось облачко белого дыма, но звука выстрела не донеслось.

Граф крикнул:

– Осечка засчитывается за выстрел. Капитан Форнье, можете стрелять!

Всё ещё улыбаясь абсурдности происходящего, Огюстен поднял дуло вверх. Курок спустился так легко, словно сам собой. Выстрел оказался громче, чем ожидал Огюстен, и пистолет дёрнулся в руке.

Пока секунданты совещались, Огюстен не сводил глаз с противника, затуманенных собственным добросердечием. Славный парень! Какой смельчак! Секунданты подошли к Огюстену.

– Эванс ударил вас, не так ли?

– Он держал за руку мою жену, – в замешательстве ответил Огюстен.

– Это не имеет значения. Он ударил вас? – Тонкие губы графа заметно посинели. – Тогда продолжим. Вам придётся сойтись снова, если только мистер Эванс не согласится на порку розгами.

– Что? – Огюстен до боли нахмурился.

Граф стал терпеливо, как ребёнку, растолковывать:

– По дуэльному кодексу, ни один джентльмен не может ударить другого безнаказанно. Эта пощёчина, капитан Форнье, физический удар – непростительное оскорбление.

Лицо у Филиппа блестело от пота.

– Мистер Эванс глубоко сожалеет о своих действиях в оранжерее, но не может согласиться на порку.

Порка? Почему Огюстен должен его сечь? Он ничего не имеет против этого молодого человека. Он отрицательно помотал головой, но граф был неумолим.

– Капитан, поскольку вы джентльмен, вы должны стреляться. – И, пожав плечами, добавил: – Не обязательно до смерти. Первая пролитая кровь восстанавливает честь.

Пока секунданты перезаряжали пистолеты, Огюстен смотрел на свежую могилу, гадая, что за цветы на неё возложили.

Филипп перезаряжал пистолет с мрачным, непроницаемым лицом подчёркнуто чёткими движениями. Больше он такой ошибки не допустит. Огюстен не мог сдержать улыбки. Все улыбались, глядя на Филиппа. Филипп ничего не замечал, а у окружающих не было никакого намерения оскорбить его.

Огюстен присел на каменный бордюр, шедший вокруг могилы, а Эванс прислонился к стене и принялся набивать трубку. Сигара! Как было бы чудесно ощутить вкус сигары, но руки у Огюстена так дрожали, что он не смог бы её зажечь.

Мысли Огюстена обратились к повседневным делам. Надо будет попросить Неемию сменить оформление витрины. И ещё новые носки нужны. Вечером он купит выпивки на всех в «Брате Жаке». Соланж не осмелится возразить. И почему бы ей на этот раз не пойти вместе с ним?

Секунданты, зарядив пистолеты, церемонно пожали друг другу руки. Эванс выбил трубку, и из неё вылетел сноп искр.

Вот и мы словно искры.

Дуэлянтам сказали встать с опущенными пистолетами там, откуда они стреляли в первый раз. По команде они должны были одновременно поднять оружие, прицелиться из длинных стволов без мушки и выстрелить.

«Эванс, может, и не станет стрелять», – подумал Огюстен, вытянув руку с пистолетом вперёд. Он чувствовал себя маленьким, уставшим, запачкавшимся мальчишкой.

На неделе после рокового выстрела, убившего капитана Форнье, Уэсли Эванс купил хлопок «миддлинг», уплатив по девятнадцать центов за фунт. Спустя два года, в день свадьбы Уэсли и вдовы Форнье, даже «хай миддлинг» шёл лишь по десять центов. Саваннцы винили президента Джефферсона в этом обесценивании, поскольку тот запретил продажу всех американских товаров, даже хлопка, Франции и Англии. Несмотря на то что оба государства нарушали американский нейтралитет, Британию, насильно завербовавшую не одну тысячу американских моряков, ненавидели больше, к тому же её торговые суда захватили утраченную американцами торговлю. Хотя существовала контрабанда и ткацкие фабрики Новой Англии стали закупать больше хлопка, для торговцев Саванны наступали тяжёлые времена.

Соланж никогда не допускала мысли, что Огюстена могут убить: такой исход не укладывался у неё в голове. Глупые мужчины – вроде Огюстена – вечно либо сносили обиды, принося извинения, или в худшем случае, вступаясь за честь, получали лёгкое, красивое ранение. Позёры – таковы все мужчины! Хотя в сокровенных мыслях Соланж порой представляла себе смельчаков, сражающихся из-за неё, что было весьма романтично, как в тех утончённо-сентиментальных романах, которые ей теперь прискучили.

В то страшное утро Огюстена привёз домой Филипп. Руфь с пронзительным криком кинулась к экипажу. Соланж приказала ей замолчать, умоляла остановиться, прекратить кричать, но всё было напрасно.

Филипп принёс неуклюжие соболезнования. Граф Монтелон заверил вдову, что всё прошло должным образом, и честь восстановлена.

– Больше этот вопрос подниматься не будет. Будьте уверены.

Руфь сорвалась с места и умчалась прочь по улице, только пятки замелькали. Во рту у Соланж пересохло, горло саднило.

Пьер Робийяр, а может, Неемия, уладил все дела. Соланж подъехала, куда ей сказали, и села между ними на передней скамье в церкви Святого Иоанна Крестителя. Руфь домой ещё не вернулась. Луиза с Кларой, к сожалению, приболели и не смогли прийти на церемонию. Похоже, большая часть знакомых испытывала такое же недомогание. Присутствовали завсегдатаи «Брата Жака», показались и О’Хара, но на кладбище за гробом никто не последовал.