Всему свое время!..

– Это твои документы?

– Да-да, мои.

– Значит, что ты Рогов Николай Львович?

– Никак нет!.. Я – Розанский. А эту фамилию мне придумали там… Имя и отчество оставили, а фамилию придумали.

– Где?

– В школе, под Варшавой… В разведшколе.

– До школы мы еще дойдем… Давай пока с самого начала. Ты где у Врангеля служил?

– В контрразведке… Но ничего такого!.. Я, как и вы, следователем был.

– Совсем одурел Розанский! Сравнил божий дар с яичницей. Мы про ваши белые застенки все теперь знаем, как вы наших отцов пытали… Ты, когда в Стамбул убежал, тоже у них продолжал служить?.. Небось, у Кутепова?

– Нет! И не пытал я никого… И не с ними я уплыл. И совсем не в Стамбул. Я один уплыл в Варну.

– А дальше?

– Знал немножко немецкий. Обосновался в Австрии, купил дом, магазинчик держал, женился, детей завел… Потом немцы пришли. Присоединили Австрию – аншлюс называется.

– Знаю! Я уже три года немецкий учу… Давай дальше!

– Я надеялся, что меня не тронут… Меня взяли только в январе. В этом январе… Что я мог сделать? У меня там семья осталась…

Лейтенант встал, задернул плотные шторы, включил настольную лампу и направил ее в лицо Розанскому.

Безотказный прием!

– Так, Розанский… Значит, не пытал, не грабил?! А потом в Австрии дом купил? Да еще с магазинчиком?.. Откуда денежки? На пляже нашел?

– Это же самое главное, гражданин следователь… Есть очень много денег. Чемоданы, десятки чемоданов… Вы эту тетрадку еще не читали?

– Все прочтем. Ты думаешь, у меня дел других не было, как эту муру читать? Здесь твоей писанины часа на три.

– Это не моя писанина!.. Это не мой дневник. Это писал Логиновский. Адвокат Логиновский! Кирилл Васильевич… Вы посмотрите только три странички. Там, на восемьдесят четвертой, начинается список. Сто двадцать шесть пунктов…

Лейтенант нехотя взял тетрадь, начал листать и машинально спросил:

– А сейчас-то где этот Логиновский?

– Здесь, недалеко, на Инкермане. Он там, в скале со своей невестой и чемоданами. А в них все эти… предметы.

Тимофей Иванович начал читать, но с трудом одолел лишь три пункта:

1. Червонцы золотые – 2645 шт.

2. Перстни с бриллиантами – 123 шт.

3. Часы золотые с цепочками – 54 шт.

Лейтенант захлопнул тетрадку… У него пересохло во рту, и он с трудом смог выдавить из себя:

– Рассказывай, гнида!.. Все говори, гад фашистский.

…Весь следующий час говорил только Розанский… Сначала он очень подробно описал свой последний вечер в Севастополе.

Он помнил всё, что было тогда в ноябре 1920 года… Помнил холодную будку у дороги, телегу на фоне лунного неба, мрачные переходы под скалой, чемоданы и последний взгляд капитана Сомика…

Потом взрыв, контузия и бегство в Варну…

Розанский начал вспоминать детали убийств, о которых узнал из этого дневника…

Потом заявил, что согласился работать на немцев только с одной целью – вернуть ценности России… Ей нужны будут деньги. Скоро война!.. Если не сегодня, то может быть, завтра.

Их учили наводить бомбардировщики. В полночь они должны выйти на связь. И, может быть, им скажут – когда всё начнется…

Лейтенант почти не слушал последние слова… То есть он слушал, но не воспринимал. Его богатое воображение рисовало сказочные картины мрачного подземелья в инкерманской горе…

Чемоданы уже пусты!.. Они стоят по углам. Эти двое, если они не погибли при взрыве, успели высыпать все в центр пещеры… Всё: монеты, кольца, ожерелья, кресты…

Это холм, большой, как этот стол… Нет, выше!

А сейчас на этом холме, обнимая сокровища, лежат два скелета… Красота!

– Слушай, Розанский! Я очень хочу тебе поверить, но не могу… Ты можешь показать мне это место?

– Могу, но поздно уже, вечереет.

– Это мне решать! Ты и ночью поедешь, куда я скажу.

Лейтенант схватил трубку и, услышав ответ, закричал:

– Перевозку на выезд!.. Срочно!.. Нет, без конвоя… И шофера не надо – я сам повезу.

…Через полчаса они уже обогнули Малахов курган… Здесь кончалась хорошая дорога, и машину безбожно трясло на ухабах… Надо было снизить скорость, но лейтенант продолжал давит на газ.

Он остановил машину за Инкерманской пристанью, около рощи старых акаций. За ними начинался скалистый уступ, переходящий в довольно высокую гору.

Лейтенант вышел из кабины, достал наган и направился к заднему борту крытого, обитого жестью грузовичка.

Было еще светло, хотя солнце уже скрылось за холмами и скалами Северной стороны.

Дверь машины была закрыта на обычный висячий замок.

– Выходи… Шагай вперед – и не вздумай дурить – стреляю без предупреждения.

Через двести шагов они вышли на поляну, которая с двух сторон была окружена почти отвесными каменными стенами. В самом углу этого скалистого мешка видны очертания того, что было когда-то входом в подземный коридор…

Левая часть проема была засыпана грудой камней, которые, очевидно, сбросили в прошлом году, расчищая верхнюю дорогу… Правая часть заросла мелколистным плющом.

Но главное – он был!.. Он смутно виден, этот вход!

Значит, не обманул Розанский… Вот и совсем сгнивший помост перед дверью. Вот и сама дверь, лежащая в двадцати метрах от входа.

Из-за множества слоев краски она довольно хорошо сохранилась.

Глядя на эту лежащую на траве дверь, лейтенант вдруг проникся каким-то непонятным добрым чувством к арестованному… Он представил, как двадцать лет назад молоденький парнишка, подгоняемый грохотом и волной страшного взрыва, вышибает своим телом эту дверь…

Дверь спокойно лежит здесь два десятка лет, а этот бедный Розанский бежит через море, потом мечется по Европе, женится, заводит детей, служит немцам… И вот он опять возвращается сюда, к этой глупой ленивой деревяшке.

– Ты вот что, Николай Львович, можешь мне наверху показать, где это место, где эта пещера, ну – помещение с чемоданами?

– Конечно… Я и сам представляю, но в дневнике есть точное описание… И все расстояния отмечены. Вы посмотрите. Это на последней странице.

– Пойдем наверх.

Лейтенант еще раз осмотрел поляну…

Скрытая от прямого солнца молодая июньская трава еще и не собиралась желтеть… Очень уютное место.

Рядом пристань! Можно с кем-нибудь на катере сюда приехать. Отдохнуть и за местом приглядеть…