– Крутой. У него своя клиника в Вене имелась, много учеников. Сложно сказать, что его сподвигло на такой, скажем прямо, категорический шаг.

– А может, это все байки? Ты откуда такую информацию почерпнул?

– Возможно, и байки. Читал где-то. А где точно читал – сейчас вот не вспомню. Он и Пирогова консультировал, когда тот раком заболел, и Некрасова лечил, когда тот от опухолевой непроходимости погибал. Специально приехал для этого из Вены на поезде в Санкт-Петербург.

– То же ночью прооперировал?

– Об этом история умалчивает. Известно, что у Некрасова была стенозирующая опухоль прямой кишки. Кал почти уже не отходил, опухоль перекрыла просвет органа, проросла в крестец. Поэт жестоко страдал: мало пил, почти ничего не ел, живот раздуло как барабан. Лечившие его доктора как-то умудрялись заводить эластичный зонд в кишку выше опухоли, опорожняли ее и на время приносили облегчение больному. Николай Алексеевич долгое время отказывался от операции. Когда совсем стало невмоготу, пригласили Бильрота.

– Странно, – анестезиолог с недоверием посмотрел на Орлова, – а как же его удалось уговорить приехать из Вены в Питер? Он был поклонником творчества Некрасова?

– Он был поклонником творчества композитора Брамса, а насчет Некрасова не знаю. Его сестра заплатила Бильроту 15 тысяч прусских марок за приезд – огромные деньги по тем временам. Наверное, поэтому и приехал.

– И что он сделал, раз опухоль была неоперабельная?

– Ну, по нашим современным представлениям, ничего сверхъестественного: вывел колостому. Кал стал отходить в мешок. Некрасов после операции еще почти восемь месяцев протянул.

– Да, Василий, какие ты интересные вещи читал. – Топорков с еще большим уважением посмотрел на Орлова. – Извини, я тебя отвлекаю?

Ответить хирург не успел, так как на столе неожиданно зазвонил телефон, чуть наморщив лоб, Василий Яковлевич двумя пальцами снял трубку и поднес ее к уху. Внимательно выслушав говорившего, он ответил, что через пять минут подойдет.

– Что там случилось? – встрепенулся анестезиолог. – Со «скорой» звонили?

– Со «скорой», – кивнул в ответ Василий Яковлевич, – привезли ребенка с подозрением на острый аппендицит. Пойду сейчас, посмотрю. Ты пока домой не уезжай, вдруг понадобишься.

– Так, а чего? Пошли вместе сходим и глянем. Если есть что, – останусь, а нет – домой рвану. Уже почти два часа ночи.

Ребенок оказался на голову выше мамы – желчной, очень дерганой женщины, лет тридцати шести. Она сразу же обрушилась на вошедших в смотровую комнату приятелей с кучей упреков: у ребенка сутки болит живот, они уже сорок минут как здесь, на «скорой» сидят, а кроме как осмотра дежурного врача-невролога и сдачи анализов, их ничем не утешили.

Хирург Орлов не стал спорить, а вежливо попросил маму выйти в коридор и тщательно опросил и осмотрел малыша: шестнадцатилетнего рослого парня под метр девяносто ростом и с черной густой щетиной на розовых щеках.

– Нужно оперировать. Аппендицит, – кратко изрек Орлов, вставая с кушетки, где только что закончил осмотр парня. – Ты согласен?

– Надо, так оперируйте, – пробасил акселерат, заправляя рубаху в штаны.

– А вы меня спросили?! – словно фурия ворвалась в кабинет мать мальчонки. Она стояла за дверью и через щель контролировала процесс общения с ее дитятком.

– Только собирался с вами поговорить, – повернулся к ней лицом Орлов, – вы меня опередили.

– Вы считаете, что непременно нужна операция? – расширила ноздри мама мальчика, кидая недовольный взгляд то на стоящего перед ней хирурга, то на облокотившегося о стеклянный шкаф с лекарствами анестезиолога, то на своего спокойно поднимающегося с кушетки сына.

– При лечении острого аппендицита только одно средство хорошо: срочное оперативное вмешательство.

– А вы уверены, что у него именно аппендицит?!

– Уверен.

– А что с анализами? Вы анализы хоть смотрели? – не унималась мама.

– Послушайте, у вашего ребенка острый аппендицит, анализы я смотрел, они плохие, надо оперировать, – с трудом ворочая от нечеловеческой усталости языком, выдавил из себя Василий Яковлевич. – Он несовершеннолетний, поэтому формально нам нужно ваше согласие.

– А кто его будет оперировать?

– Я, если согласитесь.

– Подождите, как вы? – Мама приблизилась к Орлову и втянула в себя припудренным носиком воздух. – А мне кажется, что вы пьяны. У вас вон глаза красные и вы тут еле на ногах стоите. Я не позволю вам оперировать моего сына.

– Мам, ты чего такое несешь? – зарделся парень, которому явно импонировал Орлов. – Ничего он не пьяный.

– А ты, помолчи. Не лезь, когда взрослые разговаривают. – Она махнула в сторону сына маленьким кулачком.

– Гражданка, как вас там? – оторвался от шкафа Топорков и надвинулся над женщиной.

– Ирина Николаевна.

– Так вот, Ирина Николаевна, кто вам дал право оскорблять доктора?

– Я его не оскорбляла. Вы разве сами не видите, что у него глаза красные и…

– Он не спал нормально уже четыре дня. Все никак не может уйти домой, спасает жизни, – грубо перебил ее анестезиолог.

– Семен, – прекрати, – я сам могу за себя постоять.

– Мама, мне стыдно за тебя! – подключился к диалогу акселерат.

– Андрюша, но я же ради тебя стараюсь, – растерялась Ирина Николаевна.

– Мама, у меня сильно болит живот. Доктор поставил диагноз, я с ним согласен. Зачем ломать комедию. Я уже не мальчик. Доктор, куда мне идти?

– Увы, дружок, по закону, ты еще пока не совершеннолетний. Хоть ты и бреешься и вымахал под потолок, но нужно согласие мамы, – вздохнул Орлов. – Здесь ничего не попишешь.

– Так дай им это чертово согласие, – повысил голос Андрей. – Чего мы ждем? Ты согласна?!

– Да, – тихо ответила Ирина Николаевна, утирая капельки слез, выступивших в уголках глаз, тылом трясущейся ладошки. – Доктора, вы меня извините. Андрюша у меня единственный сын. Вы не представляете себе как это тяжело, когда собираются оперировать твоего единственного ребенка.

– Вы знаете, Ирина Николаевна, – заскрежетал зубами доктор Топорков, – вот этот самый доктор, – он кивнул в сторону Орлова, – не далее как час назад, прооперировал свою единственную дочь. Сам! И, представьте себе, тоже с аппендицитом. Причем ей нет еще и четырех лет! Поэтому я вам настоятельно рекомендую не говорить при нем таких вещей.

– Семен, ну зачем? – Василий Яковлевич развел руки в стороны и с укоризной посмотрел на приятеля.

– Доктор, это правда? Вы оперировали свою маленькую дочь? – вскинул кверху густые черные брови Андрей. – Мама, я полностью доверяю ему!

– Я, я… Я не знала, простите, как глупо, – залепетала мама Андрея, с видом побитой собаки глядя на хирурга. – Как глупо все вышло. Конечно, я согласна на операцию.