— Спасибо, — сказал Гисберт. — Позвольте выразить вам мое восхищение. Вы не только букинист, что уже само по себе благородное занятие, но вы еще и очень образованный человек. Я хотел бы как-то отблагодарить вас за то, что вы мне сегодня рассказали.

— Знаниями нельзя зарабатывать деньги, профессор, — ответил старик, — их можно только передавать. Это я благодарен вам за то, что вы меня слушали. Если хотите, приходите завтра к закрытию, то есть в шесть часов вечера. Я с огромным удовольствием еще раз угощу вас чаем.

— Я приду вовремя, — ответил Гисберт, прощаясь с хозяином.

Выйдя на улицу, поглощенный своими мыслями и любопытством, Гисберт прошел мимо человека, который стоял, прислонившись к стене магазина. Если бы он обратил внимание на незнакомца, то счел бы, что тому лет сорок, и, судя по полотняному костюму и галстуку, занимает он невысокую должность в каком-нибудь государственном учреждении. Но профессор этого не сделал. Человек же, напротив, затушил плевком окурок сигары и двинулся вслед за Гисбертом.

Прогулявшись по окрестностям Южных ворот и купив несколько безделушек у торговцев, Нельсон Чоучэнь Оталора вернулся в гостиницу. Чувствуя небольшую слабость после длительной прогулки, он все же достал сундучок с письмами и взял блокнот. Настало время переписать тексты начисто, исправляя орфографию — испанский дедушка Ху был, скажем так, весьма неоднозначным, — и подвергнуть их литературной обработке в соответствии со своим литературным стилем, поскольку он собирался использовать документы в своем большом китайском романе. Для начала он выбрал самое раннее по дате письмо, закурил сигарету и принялся за работу.

«Дорогой брат!

Мы закончили строить заднюю стену дома. Когда идет дождь и канал выходит из берегов, вода уже больше не заливает дом. Крысам тоже туда уже не пробраться. Сегодня ночью мне пришлось убить двух голодных собак, которые бродили по двору и собирались напасть на Сень Линя. Собаки привыкли к запаху нашего мяса и теперь хотят отодрать его у нас живьем. Поэтому их нужно убивать. Собаки нам больше не друзья. Сунь Узе чувствует себя хорошо, он растет крепким и плачет только от голода. Есть нам нечего, стены пропахли дымом. На прошлой неделе мы зарезали раненую лошадь, у нас появилось мясо. Оно было сладковатое, но вкусное. Нас почти не преследуют. В прошлом месяце было не так. Я был дома у Бинь Лао, рядом с железнодорожной станцией, и кто-то донес на нас, потому что ночью было запрещено останавливаться и разговаривать на улице. Пришел патруль с оружием. Я выскочил через крышу, и, когда прыгал, в мышцу мне впился острый кусок дерева. Троих из наших поймали и тут же перерезали им горло. Власти говорят, что расстреливать нас больше не будут, чтобы не тратить пули и не беспокоить соседей. Я спрятался в чулане позади дома, потому что солдаты не уходили. Наконец, на вторую ночь, я смог выйти. Рана болела. Кровь уже не шла, но внутри было много щепок. По дороге я встретил Чэна, и мы пошли вместе, стараясь держаться в тени. Около озера Сихуань нас увидели японские солдаты. Одного я задушил, но в это время он так сильно укусил меня, что снова пошла кровь. Чэн воткнул во второго свой нож, до того как тот поднял тревогу. В сердце он ему не попал, но лезвие прошло через легкое, и тот не мог кричать. Мы сняли с них одежду и оружие. Мы бросили их в озеро, с животами, набитыми камнями. Ливень смыл кровь. Их внутренности мы скормили собакам.

Теперь в Пекине нас очень мало. Гао Шен говорит, мы должны подождать и снова создать организацию. Бамбук клонится, когда приходит гроза, но потом он снова поднимается. Так говорит Гао Шен. Создать организацию. Что ты думаешь об этом, брат? О тебе многие спрашивают. Я не сказал, что ты уехал. Я сказал, что ты спрятался. Что однажды утром откроется дверь, и ты войдешь. Так должно быть. Они, возможно, будут тебя искать или сделают так, чтоб тебя арестовали. Я никому не скажу. Что не должно знать врагу — не рассказывай другу. Твоего имени боятся. Двоим соседям Шена отрубили голову только за то, что их звали так же, как тебя. Ты все еще сражаешься среди нас, брат, потому что внушаешь им страх. Пиши — ты знаешь, куда.

Сень».

Сердце Нельсона заколотилось: это же самый настоящий динамит! Его дед сражался против кого-то подпольно и, судя по тому, что он понял, был одним из вожаков. Он посетовал на то, каких усилий ему стоило расшифровать содержание каждого письма, но решил, что так все-таки лучше. «Только трудности заставляют двигаться вперед», — написал Лесама Лима. Нельсон никогда его не читал, но знал его произведения по критическим статьям. Судьба подавала ему теперь весьма ясные знаки. История собственной жизни, почувствовал он, дожидалась его в ящике письменного стола, скрытая пеленой этого плохого испанского, этого нетвердого почерка.

Несмотря на резь в глазах, он открыл тетрадь со стихами и написал:

Я — последний из многочисленного рода героев и воинов.

Наше оружие мокро от победы и от ливня.

Собаки, бешеные,

носят сердца врагов в своих желудках,

а на дне озера Сихуань лежат их тела.

Если ты примешь мой вызов —

значит ты не боишься умереть.

Значит, ты храбр.

* * *

Оталора спустился в центральный вестибюль гостиницы и спросил, есть ли поблизости ресторан. Ему сказали, что есть, но нужно ехать на такси. Тогда он выглянул на улицу и, к ужасу своему, понял, что там продолжают долбить отбойным молотком, работы по строительству фасада не прекращались. Вереницы грузовиков подъезжали и отъезжали. Сотни рабочих двигались среди песка и пыли. Время от времени тьма освещалась вспышками сварочной машины.

— Во сколько они закончат? — спросил Нельсон у швейцара.

— Они работают двадцать четыре часа в сутки, господин. Строительство нового Пекина не терпит промедлений. Китай сегодня — это современная страна благодаря…

— Вы хотите сказать, что я этот грохот буду слушать всю ночь?

— Боюсь, что так, господин. Но вам могут предложить ушные тампоны.

Нельсон в бешенстве замахал кулаками в воздухе. Динамитом бы это туристическое агентство! Потребовал бы компенсации в Верховном суде! А секретарше бы послал в прозрачном свертке практическое руководство по анальному сексу с животными! «Они, видно, решили подшутить надо мной, когда меня увидели, — подумал он с ненавистью, — и теперь насмехаются; но мы еще посмотрим». Как он написал в своем стихотворении — и это также относилось к Норберто Флоресу Арминьо: «Если примешь мой вызов — значит ты не боишься умереть».

Огорченный, он вернулся в отель, пошел в ресторан и сел за столик. В ближайшие две недели переезжать в другой отель нет смысла, потому что уплачено вперед; так как цена была со скидкой, ему бы не вернули деньги. Он поужинал, а потом, выбрав из пачки еще одно письмо своего деда, решил вызвать такси.

— В отель «Кемпински», пожалуйста.

Он подумал, что можно там узнать цену, выпить чего-нибудь в баре и немного поработать. Если повезет, встретит того бразильца из самолета, симпатичного проктолога.