— Продолжайте, мисс Клинтик.

— Агент Уэпсон, расскажите, пожалуйста, какая обстановка была на втором этаже, в жилых помещениях Белого дома, когда вы туда поднялись.

— Опять бурная деятельность. Секретная служба. Я узнал кое-кого из высокопоставленных сотрудников президента. Вид у всех был, я бы сказал, суровый. Там были военные — судя по мундирам, довольно высокого звания. Обстановка наверху была очень напряженная.

— Было ли это как-то связано с действиями, которые следует предпринимать после убийства президента?

— Воз-ражаю.

Еще одно пятнадцатиминутное совещание у барьера. По всей стране американцы начали разделяться на два лагеря — одни лишний раз убедились в надежности своей системы правосудия, а другие сочли это доводом в пользу перуанской модели: стоишь десять минут перед военным судьей в капюшоне, а во дворе упражняется в стрельбе команда, наряженная для расстрела.

В должное время агенту Уэпсону было разрешено перейти к президентской спальне.

— Я увидел президента в постели. Он лежал на спине, с краю кровати. Глаза у него были открыты, и рот тоже.

— И какой вывод вы из этого сделали?

— Что он мертв. Присутствовал доктор Пирс, его личный врач. В разговоре со мной он подтвердил, что президент мертв уже несколько часов — возможно, три или четыре.

Бойс предложил обвинению обусловить — то есть согласиться, — что доктор Пирс не имел права исполнять обязанности коронера. Это вызвало двадцатиминутный жаркий спор возле судейского места.

— Вы заметили что-нибудь необычное во внешности президента?

— То есть помимо того факта, что он мертв?

— Да.

— Я заметил след, похожий на синяк, приблизительно на пять сантиметров выше правой брови.

— Возражаю. Ваша честь, мы в Соединенных Штатах Америки, а не… — в голосе Бойса послышались неприязненные нотки, — …во Франции.

Судья Голландец вздохнул:

— Принимается, мистер Бейлор.

— Сколько это будет в добрых старых американских дюймах? — спросил Бойс, намекая на непатриотичность метрической системы.

— Около двух дюймов. — Агент Уэпсон приложил палец к собственному лбу.

— Не показался ли вам этот след в какой-то мере подозрительным?

— Возражаю.

Очередное совещание у барьера. Миллионам американцев стало интересно, успеют ли они посмотреть хотя бы итоговую вечернюю сводку новостей.

— Можете отвечать на вопрос, агент Уэпсон.

— Этот след остался на трупе президента, и, разумеется, я произвел очень тщательный осмотр.

— Что еще из увиденного насторожило вас как профессионала?

— На полу лежал серебряный предмет примерно вот такого размера. — Он показал руками. — Я не смог определить, что это за предмет. Он был опрокинут.

— Вы лично дотрагивались до этого предмета?

— Нет. Когда я установил… потом я дал указание спецам из выездной бригады, то есть специалистам, осмотреть его в соответствии со стандартной методикой.

— То есть надев защитные перчатки из латекса?

— Совершенно верно.

— Присутствовала ли при этом первая леди?

— Да, присутствовала.

— И где именно она находилась?

— Она находилась в ванной.

— Что-нибудь из увиденного или услышанного подсказывало вам, по какой причине она находится в ванной?

— Да. Из ванной доносились звуки, соответствующие тем, которые обычно издает человек, страдающий рвотой.

— Она блевала? — На всякий случай — вдруг кто-нибудь из присяжных не очень точно знает значение слова «рвота». — Вы разговаривали с миссис Макманн?

— После того как ее вырвало? Да. Я предъявил удостоверение и попросил ее рассказать, что произошло.

— И что она вам рассказала?

— Она сказала, что легла спать приблизительно в двенадцать тридцать. У них был официальный ужин в честь президента Уругвая. По ее словам, ночью, неизвестно, в котором часу, она проснулась от шума, а потом снова заснула. Утром она, как обычно, проснулась в шесть пятнадцать и заказала завтрак в постель. И лишь тогда, когда горничная, мисс Уильямс, принесла завтрак, выяснилось, что президента… что он умер.

— Она описала вам шум, который разбудил ее ночью?

— Она употребила слова «глухой звук от удара».

— А она не упомянула о своем желании установить источник этого глухого звука?

— Об этом я спросил ее особо, и она ответила, что не стала его устанавливать. Она сказала, что снова заснула.

— Каково было душевное состояние миссис Макманн во время этой беседы?

— Возражаю. Вопрос носит исключительно субъективный характер. Агент Уэпсон не является специалистом в области психологии.

— Отклоняется!

— Ваша честь!

— Мистер Бейлор! Можете отвечать на вопрос, агент Уэпсон.

— На мой взгляд, она была спокойна.

— Она плакала?

— Возражаю. Наводящий вопрос, ваша честь.

— Принимается.

— Какое мнение у вас сложилось о состоянии миссис Макманн, агент Уэпсон?

— Она не казалась расстроенной, если не считать того факта, что ее вырвало.

— Возражаю. Предположение. Возможно, миссис Макманн просто съела что-нибудь не то.

— Принимается.

— Выразила ли она при вас какое-либо чувство, сообразное с обычными чувствами женщины, только что потерявшей мужа?

— Возражаю. Агент Уэпсон находился там не в качестве утешителя. Ваша честь, я считаю такую линию обвинения недопустимой.

— Принимается.

— Сказала ли она вам что-нибудь после того, как описала события, произошедшие вечером и утром?

— Нет, ничего.

— Каковы были ваши дальнейшие действия?

— Я принял решение, что нам — то есть ФБР — необходимо тщательно осмотреть здание.

— Почему вы приняли такое решение?

— Нужно было выяснить, нет ли дополнительных признаков преступления.

Это послужило поводом для двадцатиминутной бурной дискуссии у барьера, во время которой Бойс и Сэнди Клинтик у всех на глазах шипели друг на друга, как гуси. У судьи Голландца то и дело запотевали очки. Он велел присяжным не принимать во внимание слова «дополнительных» и «преступления», сказанные агентом Уэпсоном, и объявил перерыв до завтра.

Вечерний телевизионный комментарий — с участием криминологов, гастроэнтерологов и психологов — отличался подробным обсуждением темы рвоты вообще и вопроса о том, служит ли рвота в присутствии представителей правоохранительных органов верным признаком виновности.