Я морщусь от противного хлопка и мысленно даю ей еще минуту, чтобы начать разговор. Если нет - отчалю спать, и пусть только попробует меня тронуть: будет собираться к маме быстрее, чем произнесет «чунга-чанга», потому что как раз сейчас у меня самое что ни на есть подходящее настроение для развода. Его я готов огласить в одно лицо. Закрыть наш с ней убогий гештальт, как любила говорить одна моя бывшая девочка, думающая, что пара красивых слов делают ее уникальной умницей. Через месяц я уже трахал ее подругу, которая, блядь, обладала ровно тем же словарным запасом.

- Где ты был? - заходит издалека Инна.

Я тяжело вздыхаю, поднимаюсь из-за стола и на всякий случай отхожу на шаг, потому что жена как-то слишком пьяно и зло косит в мою сторону. Я не боюсь. Просто завтра, кроме моих наполеоновских планов на Соню, у меня действительно важная встреча с иностранцами и будет крайне херово явиться на нее с побитой рожей.

- Устал я чего-то, Ин. - Даже миролюбиво размахиваю зажатым в кулаке призрачным белым флагом. - Сраться мы не будем. Сейчас я иду спать и тебе советую прекратить нализаться и сделать то же самое.

Инна «рожает» пьяную улыбку.

- А ты сделаешь мне ребенка? - Она перетягивает к себе мой стакан и допивает остатки, делает удивленное лицо, как будто там оказалась газировка а потом поворачивается ко мне всем корпусом и начинает пьяно смеяться. - У нас будут очень красивые дети.

- Нет, Инна, не будет у нас детей, ты знаешь.

- Ты не готов, - стараясь скопировать мой голос, кривляется она.

- Мы не готовы, - поправляю ее.

Этот разговор - один из множества состоявшихся между нами. Сейчас я буду рассказывать ей, что дети должны рождаться в любви, а не в качестве клея, а она снова закатает скандал и припомнит мне каждый последний вагон своей молодости. Сколько их уже было, последних? Лучше не начинать. Ничего нового мы все равно друг другу не скажем.

Но Инне все-таки удается меня обескуражить, потому что ровно через полчаса, когда я выхожу из душа, она лежит у меня на постели. Именно у меня, потому что в последнее время я перебрался в другую комнату, чтобы не убивать спину на диване после очередного скандала.

Лежит все такая же пьяная, с размазанной помадой, но на этот раз еще и абсолютно голая.

У нее до сих пор красивое тело: не молодое, как у девочки, но упругое, крепкое, без намека на рыхлые проплешины целлюлита. Оформленная талия, бедра, грудь. Все на месте. Но уже очень давно не вдохновляет. Я даже и не вспомню, когда мы в последний раз занимались сексом.

Приходится сделать вид, что не заметил ее присутствия. Обычно после такого она устраивает последний акт сцены и сваливает, но на этот раз вообще тишина. И я понимаю ее причину спустя пару минут, пока «заинтересованно» разглядываю весь арсенал моих рубашек и костюмов, всхлипывает.

Да ну еб твою мать!

Слезы - мой личный, как любит говорить молодежь, батхерт. Мне сразу хочется послать все на хуй, выйти из дома в чем есть, сесть за руль и уехать как можно дальше.

Но на этот раз самая большая ошибка в том, что я случайно бросаю на нее взгляд.

Конечно, в ней говорит алкоголь, но с поплывшей тушею и воспаленными щеками Инна выглядит абсолютна беззащитной и искренней. Даже немного похожей на ту девушку, которую я рискнул взять в жены.

- Мне плохо без тебя, - рыдает жена, странно сгибая одновременно руки и ноги, как будто у нее тяжелая нервная болезнь, и тело ломит от судорог. - Понимаешь, плохо?

Зачем я это делаю? Сажусь на кровать, позволяю обнять себя, утащить обратно?

Хрен его знает.

К счастью, Инна правда слишком пьяна, чтобы всерьез «покушаться» на секс со мной.

Она просто засыпает.

А я до утра, как осел, боюсь пошевелиться, чтобы ее не разбудить, и хрен мне, а не сон.

Я даже не удивляюсь, когда в ответ на мой вопрос, куда подевалась «чертова Ларина», кто-то шипит вслед: «совсем озверел, сожрет девчонку с потрохами».

Да, озверел.

Уже пять, мне пора давно двигать в гостиницу за англичанами, а мой переводчик словно сквозь землю провалилась. Вдобавок к этому у меня зверски болит голова, я остался без обеда, потому что въёбывал, как Папа Карло, и утром Инна убедительно доказала, что если скандалу суждено случиться - он случится. Даже с бонусами в виде угроз меня разорить и пустить по миру в чем мать родила. Но на этот раз я даже не огрызался, а мысленно благодарил ее за каждый эпитет, потому что чем больше она орала - тем меньше во мне становилось ночной хрени о том, что нам совсем не обязательно разводиться по-плохому. Я даже «додумался» до того, что отдам ей одну из квартир и снабжу деньгами, которых хватит, чтобы замутить небольшой бизнес со стабильным доходом.

Вовремя прозрел.

Первым делом, когда приехал на работу, заказал ей самый роскошный букет цветов, какой только смог найти, к которому попросил добавить записку: «Спасибо, что не даешь мне забыть, почему я тебя разлюбил». И перестал реагировать на ее звонки.

Наверняка уже половина столицы знает, какой я мелочный, не способный прощать женские капризы мужик. Но какая хрен разница, если уже пять, а мой переводчик решила устроить мне цыганочку с выходом?

Без преувеличения можно сказать, что в кабинет, который она делит с двумя другими девушками, я буквально врываюсь, разве что ручка не остается в руке. Обе девицы на месте, но только не мой неуловимый Одуван.

- Где? - спрашиваю я, кивая в сторону ее пустого стола. - У нас еще не закончился рабочий день.

Рогова и Зайцева таращатся на меня, как на восьмое чудо света, по рыбьи беззвучно открывают рты, и только одной из них хватает смелости сказать:

- Она... вышла…

Вышла? Вышла и пошла? К младшему?

Я снова вышагаю к двери, протягиваю руку, чтоб ее открыть, но в этом больше нет необходимости, потому что ее открывает кто-то снаружи. А меня уже слишком занесло от злости, и тело по инерции заваливается вперед.

Нет, я не падаю. Я даже вряд ли сильно меняю градус наклона своего тела.

Просто врезаюсь во что-то тонкое, мелкое и хрупкое, как французская вафля.

Я сразу узнаю и светлую макушку, хоть волосы непривычно подобраны вверх, а не скручены училковским узлом. От нее вкусно, до полного рта слюны, пахнет какими-то экзотическими цветами. Нет, блядь, нет, не поднимай голову, не смотри на меня!

Но Одуван смотрит. Чтобы задрать голову, ей приходится прочертить линию носом на моей колючей щеке, и я готов поклясться, что слышу возбужденную вибрацию в верхней части ее горла.

Твою мать, я бы все отдал, чтобы прижать его пальцем и вставить туда до самого конца, пока она будет вот так же возбужденно мурлыкать.