Солнце поднималось над горизонтом, когда принцесса застонала под моими поцелуями и потянулась, открывая глаза. Секундное изумление, попытка прикрыться, румянец на щеках — все это лишь сильнее воспламенило мою кровь, заставив целовать ее еще одержимее, едва не теряя контроль.

Я ожидал сожаления, попыток вырваться и доказать мне, что вчерашняя капитуляция ничего не значит. Но моя женщина уже стала со мной одним целым. Обвила руками шею, прижимаясь своим восхитительным телом, и поцеловала в ответ. Так, как я всегда хотел в глубине души. Не срывая поцелуи с ее губ насильно, а разделяя удовольствие на двоих.

— Кемаль… — прошептала Газаль, обвивая меня ногами.

Кровь с шипением выстрелила в виски. Мир качнулся и наполнился звуками ее имени и шепотом сказанных слов. Ночь сорвала маски — и ничего не изменила. Отрицать свои чувства уже было не под силу никому из нас.

— Хабиби! — забыв обо всем и немея от счастья, что она наконец со мной, прохрипел в ее губы.

Газаль лишь вздрогнула, словно от порыва холодного ветра, широко распахнула глаза. Доля секунды. Мимолетно. Конечно же, она ничего не ответила на это.

Понимал ли я, что даю ей оружие в этот момент? В глубине души я всегда это знал. Но обладать той, кто отняла покой и сердце, без остатка — значило отдать ей себя вместе со своими чувствами, и никак иначе.

Теперь уже яркое солнце созерцало, как мы любили друг друга под быстро тающей тенью пальм, а затем в прохладной воде пустынного озера. Казалось, мы никогда не насытимся друг другом.

— Пора возвращаться? — как довольная сытая кошка, потянулась Газаль, глядя на меня уже без прежней ненависти и жажды войны. — Скоро солнце станет невыносимым…

— Ты бы хотела остаться здесь?

— Не знаю. — Она с неохотой натянула платье на свое восхитительно гибкое тело. — Здесь я перестаю тебя ненавидеть и желать твоей смерти, Кемаль. Но в поселении все станет, как прежде.

— Не станет. Я об этом позабочусь, даже если мне придется увезти тебя в свой дворец за грядой гор.

— Но оттуда мне будет легче сбежать, разве нет?

— Иногда я вообще не понимаю, чего ты добиваешься, роза Аль Махаби.

— Боюсь, ты об этом никогда не узнаешь, шейх песков.

Мы выпили кофе и отправились в путь назад. Я уже точно знал, что теперь буду бороться за ее любовь ценой собственной жизни.

Ночью в горах прошла гроза. Просто удивительно, что мы не слышали ее отголосков, поглощенные друг другом в оазисе Влюбленных. Газаль вдыхала полной грудью свежий воздух, который уже к полудню вытеснит жар пустыни.

Для мегаполиса дождь и свежесть — поистине благодать. Но здесь, в самом сердце пустыни, в грозах и ливнях усматривают зловещий смысл. Древние поверья говорят, что гнев Аллаха сотрясает небеса перед тем, как на бедуинов обрушатся беды.

Я никогда в это не верил. Сбегающие с гор ручьи наполняют озера оазисов, иногда посреди барханов расцветают цветы. Недолго — палящий зной выжигает их за считанные дни. Дождь приносит избавление от засухи, но вместе с тем говорит о гневе бога. Противоречия объединенных племен мне было трудно понять, хоть все мое детство и прошло среди них.

Тегельсмут прятал улыбку Газаль, и меня разрывало от желания открыть ее лицо, впиться в припухшие после ночи губы, и не возвращаться туда, где на нее обращены сотни взглядов. Я ведь привез свою добычу именно в поселение, полагая, что авторитарные нравы бедуинов и суровые традиции сломят ее боевой дух.

Но в свете последних событий я начал жалеть о своем решении. Сломить вольный нрав этой женщины было невозможно. И мои одержимые чувства зародились к ней именно такой: гордой и несгибаемой.

Наши взгляды встретились. Газаль была из тех потрясающих женщин, что умеют улыбаться глазами. Восторг, кураж и невысказанный протест плескались в темных озерах, зажигая кровь снова и снова.

Я был одержим ею столь сильно, что даже пропустил тот момент, когда страсть начала стремительно превращаться в нечто другое. Чувства, которым я сопротивлялся с ранних лет.

Часть меня желала подчинять, контролировать, держать рядом, подчинив всю ее жизнь своим желаниям. А другая — добиться любви без насилия и принуждения. Чтобы смотрела на меня так, как сейчас, скрывая улыбку, отразившуюся в глазах. Чтобы не осыпала проклятиями, а в молчании не чувствовалось ненависти и осуждения. Я хотел бы получить ее отдачу без применения силы. Но такой расклад не могла просчитать ни одна из ее теорем.

Саид нагнал нас в километре от поселения. Гроза спугнула горных сайгаков, и воин песков не мог отказать себе в охоте. Тело молодого животного было перекинуто через круп коня.

Газаль содрогнулась и отвела взгляд. Ей трудно было привыкнуть к такому. Саид лишь слегка свел бровь, забавляясь реакцией моей пленницы. Но от его взгляда не укрылся блеск ее глаз и расслабленная поза.

Недосказанность повисла в воздухе. Верный страж семьи перешел на диалект туарегов, рассказывая подробности охоты и наблюдая за реакцией Газаль. Лишь убедившись, что она не понимает ни слова, резко сменил тему.

— Кемаль, люди в поселении ведут пересуды и сомневаются в твоей мужской силе.

— Ты не знаешь, что с этим делать? — криво усмехнулся я. — Имена. Пожалуй, я долго отсутствовал, раз возникли сомнения в моем авторитете. Придется напомнить им, благодаря чьей милости у них есть крыша над головой, вода, еда и лекарства. И что шейх не станет тешить их глупые головы криками женщины в моем шатре. Наказание всем, кто посмел распустить свой поганый язык!

— Мой шейх, — лицо Саида замкнулось, посуровело. — Начинать свое восхождение на трон с репрессий ради дочери кровного врага семьи Аль Мактум — не лучший выбор. Рабы тоже в смятении. О розе Аль Махаби говорят, как о рабыне, подчинившей тебя себе полностью.

— Ты предлагаешь мне слушать сплетни рабов? Не иначе, как горная гроза помутила твой рассудок, Ассасин. Любые волнения в поселении, зачатки бунта ты обязан гасить в зародыше. Это твой долг! Вместо этого ты решил передать эти сплетни мне? Ты в себе?

— Ты знаешь, мой мальчик, что я никогда не желал тебе зла. И все, что я сейчас говорю — исключительно в твоих интересах! К тому же, не секрет, что туареги видят твоей избранницей не дочь Махаби…

— Сборище племен, которые не так давно устраивали ритуальные жертвоприношения, чтобы вызвать дождь, будут диктовать мне, с кем проводить дни и ночи? К чему этот разговор?

— Ты дал много свободы розе пустыни. Она открывает лицо,