быть с ним там. Но… я не знаю, смогла бы я смотреть.

— Не смогла бы, — прорычала Тоуми и отвернулась. Но она не шагала дальше.

Слезы сдавили мое горло, я повернулась к Эми.

— А ты? Видела своего отца?

Она кивнула, глядя на горы за долиной.

Мы стояли в тишине, я смотрела на Эми, Аимару — на меня, а Эми и Тоуми глядели куда угодно, но не на меня.

Наконец, Тоуми выдавила:

— Так мы идем к глупому водопаду или нет?

— Да, — сказала я. — Идем.

* * *

Мы какое-то время карабкались в тишине.

Маленькая долина, по которой мы шли, была влажной и зеленой. Тропа пересекала голубой ручей несколько раз, и нам приходилось осторожно идти по скользким камням.

— Мурасаки, — сказала Эми, пока мы ждали Тоуми, переходящую ручей, — когда умер твой отец?

Вопрос был разумным, но казалось, будто она ударила меня в живот. Слезы еще не отступили, начали еще раз сдавливать мое горло.

— Три… нет, думаю, уже четыре года. То была весна. Может, чуть раньше, чем сейчас.

Она кивнула.

— Ты знаешь дату.

Меня снова будто ударили.

— Четырнадцатый день Месяца Цветов.

Эми снова кивнула.

Когда я снова смогла дышать, я спросила:

— Да? Ты помнишь дату?

— Да, — Эми замерла и склонилась, схватила лук за плечом.

Аимару поспешил к ней.

— Эми? — я сжала меч за спиной, переживая, что на нас напали. — Ты в порядке?

— Я помню, — она посмотрела на меня большими глазами. — Мурасаки. Тоуми. Я помню.

— Помнишь? — выпалила Тоуми, не поворачиваясь.

— Да. Вас обеих, вроде. Собирали малину, — она указала на меня, потом на Тоуми. — Кики. Туту, — теперь она плакала, слезы катились по ее носу и вдоль рта с опущенными уголками. — Мы собирали ягоды, размазывали их на лицах. И женщина смеялась, — она моргнула, глядя на меня. — Твоя мама, Мурасаки.

— Моя мама? — я не помнила смех своей матери.

Тоуми зарычала и повернулась, сжимая в руках лук.

— Я не помню глупых матерей или глупую малину, как и не помню тупых девочек, — она зарычала снова и побежала от нас по тропе.

Я пошла следом, но Эми опустила ладонь на мое плечо.

— Думаю, она хочет немного побыть одна. Я знаю путь к водопаду, — она вытерла слезы с лица рукавом.

Да. Водопад. Я уже забыла о нем и мече Масугу за спиной.

Теперь вела Эми, и мы продолжили взбираться по берегу ручья.

Я не помнила время до Чистоты. Как для Тоуми, жизнь до этого — с друзьями, честью, смеющейся матерью — была из другой жизни. Эта мысль не злила меня так сильно. Я просто печалилась.

Аимару, шагая возле Эми, спросил:

— Так ваши отцы были друзьями?

Я ответила:

— Наверное.

Не поворачиваясь, Эми сказала:

— Отец Тоуми и мой служили Кано-сану. Но, думаю, семьи были близки.

Все это казалось историей из книги. Звучало верно, но…

— У тебя много воспоминаний из… того, что было до?

Эми покачала головой, шагая по ручью на носочках.

— Многое рассказывала мама. Но я помню малину и другой раз, когда маленькая девочка плакала. Наверное, это была ты, Мурасаки.

Я не помнила, из-за чего плакала. Из-за чего я могла плакать? Вспомнив Усако, я поняла, что причины могло и не быть.

— Так их отцы убили себя, а твой — нет? Что случилось? — спросил Аимару.

— Мы переехали в Чистоту. Мой отец работал писарем для лорда Имагава, в основном.

— Что им приказали сделать, что они отказались?

Эми остановилась и повернулась.

— Никто не знает.

Я сглотнула.

— Вообще-то… я знаю. Немного. Госпожа Чийомэ и Масугу немного рассказали.

Эми глядела на меня. Слезы уже не текли по ее щекам, но ее глаза были красными и опухшими.

— Можно… — я хотела коснуться ее, но она явно этого не хотела. — Когда мы доберемся до Тоуми, я расскажу вам обеим. Ладно?

Она кивнула, повернулась и пошла по тропе.

Аимару, казалось, хотел задать еще вопрос, и я опередила его:

— А ты? — спросила я. — Что случилось с твоими родителями? Ты знаешь? — его история могла быть как моя — опозоренный самурай или убитый аристократ.

Он пожал плечами с улыбкой.

— Я не знаю, кто мой отец. Моя мать работала в борделе в столице.

— О.

— Я вырос там. Там было хорошо. Была еда. Женщины и старшие девушки играли со мной. Но зимой, когда мне было около шести, Ока-сан подхватила оспу и умерла. Было тяжело. И Хироми-сан выгнала меня, потому что я задавал слишком много вопросов, клиентам было не по себе. И все из-за того, что я — мальчик.

Я могла это представить.

— И я жил на улицах пару месяцев, следя за складом, как я сказал тебе и госпоже Чийомэ, Мурасаки. Это было тяжело. А потом монах нашел меня и привел в монастырь, а потом прошлой осенью госпожа Чийомэ нашла меня и предложила помогать Братишкам. Вот так вышло.

— Ах.

Он сморщил нос.

— Ручей не пахнет странно?

Он пах испорченными яйцами. Я так и сказала.

Эми крикнула:

— У водопада поймете, почему.

* * *

Мы подошли к небольшой долине, маленькой впадине в склоне горы над нами, и Эми встала рядом со мной, потянула меня за рукав.

— Думаю, там кто-то есть.

Я застыла.

— Где?

Она глядела на холм.

— За нами. Держится в деревьях.

— Мужчина или женщина?

Она задумчиво хмыкнула.

— Не красно-белая одежда старших женщин. Может, это Шино или Маи. А то и мужчина.

Аимару, который остановился, прошептал:

— Это не может быть тот страж, Кобаяши?

— Возможно, — Эми пожала плечами. — Это просто силуэт.

Мы шли бок о бок мгновение.

Я вдруг стала обращать внимание на все тени под деревьями.

— Думаешь, Кобаяши — шпион? — спросила я.

Эми хмыкнула.

— Шпион?

— Тот, кто оставил свиток в кладовой. Или забрал его.

Пожав плечами, Эми сказала:

— Они, наверное, не один и тот же человек, да?

— О, — в этом был смысл: один пробирается и оставляет документ в месте, где никто не посмотрит, а другой приходит позже и забирает его. Так они не выглядели бы подозрительно, и никто их не связал бы. — Это два Матсудаиры, или есть и предатель из Такеда?

— Должен быть предатель, — отметил Аимару. — Если бы Матсудаира-сама уже знал, сколько есть солдат у Такеды-сама, ему не требовался бы шпион, да?

В этом тоже был смысл.

Я стала размышлять вслух:

— Вряд ли Кобаяши может быть шпионом.

— Почему? — спросили Эми и Аимару.

— Шпион должен быть довольно глупым, чтобы опоить товарища, когда это сделало бы его очевидным обвиняемым. И, если мертвый страж был отравлен,