человека с плакатом, на котором гуашью с засохшими потеками было выведено: “тов. Гарохов”.

Шеф сделал вид, что не заметил досадную ошибку в своей фамилии. Подошел к встречающему и протянул руку:

— Никита Егорович.

Перед нами стоял невысокий, с подростковым телосложением хакас. Черные как воронье крыло волосы уже с проседью. Сеточка морщин на улыбчивом лице свидетельствовала, что дядя уже совсем взрослый. Хотя со спины показался бы пионером.

— Здравия желаю, — встречающий разулыбался, отчего его азиатские глаза превратились в щелочки.

Примерно треть окружающих нас людей была азиатской внешности. Но никого это не трогало. Только Света, хлопая длинными ресницами, с интересом оглядывалась по сторонам.

— Начальник уголовного розыска РОВД Усть-Абаканского райисполкома майор милиции Чипсараков Петр Петрович, — доложился встречающий. — Приставлен к вашей группе помощником, водителем и гидом одновременно.

Горохов недоуменно посмотрел на провожатого:

— Целого майора нам в водители дали?

— А больше некого, — улыбался Петр Петрович. — У нас в районном ОВД не все водить умеют. А если кто умеет, то с гостями московскими обращаться не обучен.

— А как с нами надо обращаться? — еще более удивленно прищурился Никита Егорович. — Мы собираемся хорошо поработать, как и вы.

Местный майор мягко усмехнулся, прощая приезжим некоторую напряженность, и ответил:

— У нас ведь как принято? Для усиления эмоций мат пихать через слово заведено. А если может сотрудник не материться, то далек от оперативной деятельности. А я и сдерживаться привык, и УАЗом могу управлять, и кое-что знаю по этому делу. На нашей земле все произошло, в районе глухой таежной станции Усть-Бюрь.

— Ясно, — кивнул Горохов и быстро представил нас Чипсаракову.

На майора он, конечно, совсем не тянул. Потертый тулупчик. Валенки шитые-перешитые, ушанка кроличья с проплешиной. Одет как все вокруг. Под тулупчиком ни намека на костюм или рубашку. В горловине выглядывает серый свитер.

Мы в дубленках, пальто и пыжиковых шапках смотрелись по сравнению с местными очень презентабельно. Не по-советски даже как-то.

Погрузились в серую “буханку” (она же “таблетка”) и выехали с парковки аэропорта.

— В гостинице “Абакан” остановились? — спросил Петр.

— Да, а как вы узнали? — Горохов с интересом разглядывал огромную статую на въезде в город — бронзовую фигуру хакасской женщины, поднимающую руки в небо в знак приветствия гостей. В правой руке она держала чашу, символизирующую гостеприимство.

— Да у нас одна гостиница, “Дружбу” еще строят. В этом году обещали запустить.

От аэропорта до города оказалось меньше километра. Всего через три минуты мы въехали в аккуратный сибирский городок, улицы которого заросли панельками и тополями, казавшимися хмурыми в долгих утренних сумерках. Потом эти тополя все вырубят и заменят на вязы. От тополя пуха много, да и ломкое это дерево. При сильном ветре буквально напополам сломаться может.

— Когда начнем? — спросил Петр. — Сегодня, наверное, с дороги отдыхать будете? В самолете сильно не поспишь.

Он сочувствующе нас оглядел. Смотрелись мы, наверное, и вправду грустно — по внутренним московским часам сейчас вообще была середина ночи.

— Некогда отдыхать, — возразил Горохов, стараясь изобразить начальственную бодрость. — Примем душ, позавтракаем и за работу. Подъезжайте за нами в гостиницу через пару часиков.

От таких слов шефа Алексей завздыхал и засопел. Он рассчитывал еще сегодня потюлениться. Любил эксперт поспать и, судя по сложению — хорошо покушать.

Гостиница наша стояла на центральном проспекте, которому, естественно, дали имя Ленина.

Мне достался номер с Алексеем. У Горохова и Светы, конечно, были отдельные.

***

Буханка свернула влево с федеральной трассы Абакан-Красноярск, по указателю на “Сорск”, и затряслась по разбитому асфальту.

— Сколько ехать? — спросил я Петра.

— До Сорска пару часов, потом в сторону Усть-Бюря чуть меньше двадцати километров.

Горохов развернул еще пахнущую краской карту Хакасии, прикупленную в местном книжном магазине “Кругозор”. Расстелил ее на столике в салоне буханки.

— Вот, товарищи, — он водил карандашом по бумаге. — Это небольшой тупиковый городок Сорск, ничем не примечателен, там молибден добывают. Население на комбинате работает.

— Да городом-то его сложно назвать, — вмешался Петр. — Больше на поселок рабочий похож. Но многоэтажек полно, как в городе и полагается. Население тысяч в пятнадцать примерно.

— Спасибо за дополнение, — кивнул Горохов и продолжил. — Возле города в шести километрах железнодорожная станция Ербинская. С нее ребята уехали на московском поезде до станции Усть-Бюрь, что в глухой тайге. Обратно должны были вернуться тем же маршрутом. Товарняк наезд совершил вот здесь. В пятистах метрах от станции Усть-Бюрь.

— Выходит, они почти добрались до перрона? — спросил я.

— Да. Но почему именно здесь они легли на рельсы, непонятно. Доедем до места, там посмотрим.

— Здесь ветка ж/д полотна загиб делает, — я провел пальцем по карте. — Получается, что поезд выныривает и сразу в тела утыкается. И не успевает затормозить.

Горохов пригляделся к еле заметному изгибу на карте:

— Молодец, Петров. Скорее всего, так. По карте трудно судить. На месте разберемся.

УАЗик нес нас мимо степных деревенек. Добротные дома раскинулись по левой стороне от дороги. Одно из поселений носило гордое название “Московское”. Света даже заулыбалась, сонным взглядом выловив указатель.

Дальше дорога пробежала мимо деревушки-станции Ербинское, затем мы миновали Сорк, не заезжая в него, и через полчаса выехали к таежной деревушке Усть-Бюрь.

Брусовые, потемневшие от времени дома с деревянными крышами и вросшим в землю фундаментом смотрелись архаично — этакая местная экзотика. Лишь крашенные окна и ставни свидетельствовали, что это не поселение отшельников. Печные трубы коптили небо. Вокруг раскинулся океан тайги. Подернутые инеем вековые ели величаво застыли, утыкав пространство до самого горизонта.

— Какое глухое место, — пробормотал Алексей. — А снегу-то сколько! Утонуть можно. С дороги лучше не сворачивать. И народу не видно. Тихо, как на кладбище.

— Населения в деревне немного, не больше тыщи живет, — деловито пояснил Петр. — В леспромхозе работают да пути обслуживают. В сороковых годах здесь военнопленные японцы древесину заготавливали. Многим удалось сбежать. Говорят, они до сих пор в тайге прячутся и нападают на одиноких путников.

Алексей передернул плечами, а Чипсараков хитро прищурился, довольный тем, что нагнал жути на москаля.

Буханка принесла нас к станции. Вместо здания ж/д-вокзала — подобие заброшенной сторожки. Покосившаяся дверь перечеркнута ржавым засовом с амбарным замком на конце. Под крыльцом намело сугроб. Видно, что никто сюда давно не заходил.

— Станция проходная, — пояснил Петр. — Поезд московский только минуту стоит здесь. Обычно никто отсюда не уезжает. Только путейцы захаживают да ремонтники молотками по поезду постукивают. А дальше пешком, — проводник повернулся и махнул рукой на уходящую ветку путей. — Там все произошло. Придется по шпалам идти. Снегу нынче много.

Мы оставили Свету в пыхтящем УАЗ-ике (решили, что осмотр места