— Я найду где остановиться, генерал. Не беспокойтесь. И я не собираюсь задерживаться надолго: провожу Бануина, как и обещал его матери, немного осмотрюсь и вернусь домой. Я уже соскучился по горам.

— Мне бы очень хотелось увидеть горы ригантов, — сказал Аппиус, — говорят, они прекрасны! — Он вдруг загрустил. — Боюсь, их увидят уже мои потомки, когда армия Города снова придет покорять север.

— Разве Когденово поле ничему вас не научило?

— Камень нельзя ничему научить, — вздохнул Аппиус, — огромная самонадеянность — вот наш главный недуг. После Когденова поля у Джасарея появились другие проблемы, и Коннавар поступил очень разумно, вернув ему знамена армии Пантер. Народу Джасарей это преподнес как знак раскаяния и обвинил во всех неудачах погибшего Валануса. Но Джасарей не забыл о ригантах, Бэйн, можешь быть уверен. Сейчас он ведет войну на востоке, но как только она закончится, он выступит против Коннавара.

— Исход будет тем же.

— Понимаю, почему ты так считаешь, но, как старый солдат, я с тобой не соглашусь. Валанус зашел слишком далеко и слишком быстро. У него было только пять армий Пантер — примерно пятнадцать тысяч человек. К моменту битвы колонны с продовольствием были отрезаны, и солдаты пять дней ничего не ели. И даже в таких условиях они убили шестнадцать тысяч человек. А Джасарей вернется не с пятнадцатью тысячами, скорее, у него будет сорок тысяч человек, и он поведет их сам.

— Но он уже старик, — насмешливо сказал Бэйн. Аппиус улыбнулся и покачал головой:

— Как самонадеянна молодость! Да, он старик, но этот старик еще не проиграл ни одной битвы. Генералу не нужна быстрота юности, чтобы увидеть слабое место в рядах противника или правильно спланировать ход битвы. Ему нужны умение, сноровка и стальные нервы. Джасарей обладает всеми этими качествами и уж точно не допустит, чтобы отрезали колонны с провизией. Он будет двигаться медленно и очень осторожно. Так что наслаждайтесь своими горами, пока они еще ваши!

Ночью на Ассию обрушился ужасный шторм, оглушительно гремел гром, сильный ветер и дождь хлестали город. Черепица слетала с крыш, а в северной части обрушился амбар, убив двух лошадей. Утреннее небо было пасмурным и мрачным, на западе зловеще сверкали молнии. Бэйн нервничал из-за предстоящей поездки, но держал свои страхи при себе. Бануин почти не разговаривал, он замкнулся в себе, и вид у него был все еще затравленный. Бэйн несколько раз пытался его разговорить, но Бануин отвечал односложно и отсиживался в своей комнате или сидел на балконе и всматривался в море.

— Не знаю, что с ним происходит, — сказал Бэйн Лии. Был поздний вечер, и они сидели в саду под навесом и смотрели на дождь.

— Никогда не видел его таким. Он будто где-то далеко.

— Я пыталась с ним поговорить, — сказала Лия, — но он даже не посмотрел на меня. Может быть, я сказала что-то не так?

— Наверное, он все еще не оправился от болезни или ноет сломанная рука, — предположил Бэйн, — он всегда боялся физической боли и, имея маму-знахарку, никогда не болел подолгу.

— Ты любишь его, но он тебя огорчает.

— Ну да, он меня стесняется. Он хочет покончить со всем, что связано с ригантами. Мы ведь дикари, и такому, как я, не место в Городе.

— Ах, Бэйн, это не вы дикари, а мы. Я слышала, что ты прошлой ночью говорил о наготе. Ты прав. Исповедуя культуру половых отношений, мы захватываем чужие земли, порабощаем женщин и мужчин, убиваем детей… Мы хуже любых дикарей, Бэйн. То, что мы творим, настолько безнравственно, что не имеет оправдания. — Лия грустно улыбнулась. — Бануин хочет в этом участвовать? Пусть! Лично я бы лучше отправилась в горы и жила среди тех, кого мы называем дикарями.

Бэйн поднес ее руку к губам и поцеловал.

Зачем ты это сделал? — спросила она, вспыхивая.

Не знаю, — пожал плечами Бэйн, — это получилось само собой. — Он заглянул в ее темные глаза. — Я буду скучать по тебе.

Ты можешь вернуться в любой момент, — мягко проговорила Лия, — я буду ждать.

Бэйн склонился к ней, а она не отстранилась, и их губы встретились и слились в долгом поцелуе. Бэйн почувствовал, как неистово забилось его сердце. За свою короткую жизнь он познал многих дочерей земли, но лишь Лия подарила ему такое огромное неземное счастье. Бэйн оторвался от нее, каждой клеточкой тела ощущая, что с ним происходит что-то необыкновенное и пугающее своей силой и глубиной. Он поднялся и поцеловал ее еще раз.

— Я вернусь, — хрипло пообещал он, — обещаю, я отвезу тебя в горы ригантов.

— Я буду готова, — обещала она.

В этот момент в сад вошел Бануин. Дождь перестал, и небо очистилось.

— Пора ехать, — сказал Бануин. — Корабль отходит через час.

Бэйн не знал, на что решиться. Очень хотелось сказать Бануину, чтобы тот ехал один, но ведь он дал слово Ворне. За воротами Бэйн увидел, как пожилой слуга выводит их коней. Даже не попрощавшись с Лией, Бануин пошел прочь по аллее. Такая грубость ошеломила Бэйна, но он тут же забыл об этом — Лия обняла его и прильнула к нему губами. Поцелуй был долгим и страстным, а отстранившись, она лукаво ему улыбнулась.

— Это чтобы ты не смог меня забыть, — прошептала она.

— Я не смогу забыть, — ответил Бэйн.

За сценой прощания наблюдал подошедший Аппиус. В его взгляде сквозило разочарование, но, присмотревшись пристальней, Бэйн различил в нем и смирение. Он протянул генералу руку, и Аппиус ее пожал.

— Возвращайся живым и невредимым, — попросил он. Помахав на прощание, Бэйн пошел по аллее, вскочил на коня и поскакал вслед за Бануином.

— Ты даже не попрощался, — упрекнул Бэйн, поравнявшись с ним.

Бануин пропустил его замечание мимо ушей. Они проехали город, а затем по открытой местности поскакали в порт.

По той же дороге в город скакали три всадника. Когда они приблизились, Бэйн внимательно их оглядел. На всадниках были черные плащи и шлемы из черного металла с серебряной гравировкой. Уступая путь всадникам, Бануин отвел коня к обочине, а Бэйн даже не пошевельнулся. Поравнявшись в Бэйном, вожак всадников взглянул на него, и их взгляды встретились. Поймав холодный взгляд, Бэйн почувствовал, как его сжимают ледяные щупальца страха. Всадник был высоким и широкоплечим, с сильными мускулистыми руками. Проезжая мимо Бэйна, он улыбнулся, и Бэйн почувствовал, как в нем закипает гнев. В тот момент они узнали друг в друге воинов, и улыбка вожака всадников была презрительной.

Наконец всадники проехали. Бэйн обернулся и посмотрел им вслед:

— До чего же зол этот сукин сын!

— Нам пора ехать, — отозвался Бануин.

— Бэйн посмотрел на него — — лицо Бануина побелело от страха, его била нервная дрожь.

— Да что с тобой? — допытывался Бэйн. — Никогда не видел тебя таким. Ты начинаешь меня беспокоить.