Борис устроился пилотом в ГВФ[24]. Они с Ольгой забрались в такую тьму-таракань, что как будто перенеслись на сказочном ковре-самолёте из современности в раннее средневековье времён «Тысячи и одной ночи». Народ здесь, за исключением советских партийных баев и их ближайших приближённых, прозябал в страшной нищете. Тот, кто не имел собственного крепкого хозяйства и надёжной работы был обречён на нищенское жалкое существование, а то и на голодную смерть. В большинстве аулов дехкане брали воду прямо из грязных арыков, которые одновременно служили местному населению канализацией…

Появление аэроплана всегда становилось исключительным событием для местного населения. К лётчикам относились с особым уважением, ибо только они могли доставить в далёкое горное селение почту, самые необходимые промтовары, а в случае необходимости врача. Летать Борису приходилось на допотопной развалюхе – биплане 1924 года постройки. Даже старый кривоногий авиатехник с длинной белой бородой и морщинистым малоподвижным лицом почтенного аксакала не мог вспомнить, как давно двигатель этого крылатого динозавра выработал свой ресурс.

Настоящим бичом божьим являлась здешняя белая, похожая на гипс и вездесущая пыль. При малейшем дуновении ветра она забивала глаза, скрипела на зубах и лезла под одежду, вызывая мучительную кожный зуд. Но главное – ломалась техника. Никакие фильтры не справлялись с пылью. Борис даже приблизительно не мог вспомнить, сколько раз ему на пару с механиком приходилось снимать с самолёта двухсоткилограммовый мотор для переборки…

Маршруты ежедневных рейсов Нефёдова пролегали над дикими заснеженными горными перевалами, безводными пустынями, районами, где вновь, как и в начале 1920-х годов свирепствовали банды басмачей. В открытой кабине старенького самолёта Борис едва не превращался в сосульку, болтаясь в мощных воздушных потоках над величественными шапками горных пиков. Несколько раз ему казалось, что всё, – вот она наступила его последняя минута. Но, к счастью, сбившийся с ритма «движок», отчихавшись, вновь принимался заунывно тянуть свою бесконечную восточную песню…

Но хуже всего было то, что в конторе, в которую нанялся бывший лётчик-истребитель, часто задерживали сотрудникам зарплату. Ожидание денег могло растянуться на несколько месяцев. Чтобы Ольга и их родившийся сын не голодали, Борис отдавал им свой скромный лётный паёк, уверяя жену, что сам бесплатно поест на аэродроме, хотя в лётной столовой кормили только за деньги. Пришлось втайне от Тэсс начать распродавать своё скромное армейское «наследство», в первую очередь добротное американское обмундирование, которое когда-то доставал для командира Лёня Красавчик.

Когда продавать стало уже нечего, Борис, у которого от голодухи подводило живот, стал наведываться на базар, чтобы хотя бы полюбоваться на горы фруктов, вдохнуть запах жарящегося мяса. Он напоминал себе исходящего слюной бродячего пса, ошивающегося у мясной лавки.

Больше всего в этом городе Нефёдову нравился именно базар. Здесь было всё: грецкие орехи, курага, пучки сушёных дынь и жёлтые ядра только что доставленных с бахчи ароматных плодов, сплетённая, словно в женские косы айва. Местные продавцы – народ щедрый и разговорчивый. Прежде чем продать свой товар, они обязательно предложат его попробовать.

– Э, летчик, попробуй уртак! – на весь базар обращался к Нефёдову один из торговцев. – Кушай мой урюк, половина сахар, половина мёд. Ни у кого больше здесь такого нет. Покупай у меня, не пожалеешь!

Борис быстро смекнул, что, даже не имея в кармане ни гроша, можно до отвала наесться всякой всячины. Достаточно только изображать заинтересованного в покупке человека… И он не скупился на комплименты.

– Ай-яй-яй, какая вкусная у вас курага, уважаемый!.. Лучшего винограда я ещё не пробовал, мамаша… Эту дыню, мил-человек, вы явно привезли прямо из рая…

Однако примерно недели через три торговцы смекнули, что русоволосый мужчина в потёртой лётной куртке ничего не покупает, а только пробует их товар. После этого намозолившего глаза коммерсантам липового клиента стали довольно бесцеремонно отгонять от прилавков. К счастью, к этому времени деятельная натура Нефёдова вышла на новые источники пропитания.

Став персоной нон грата на базаре, он переключился на сбор дикорастущих плодов. Из этих промысловых экспедиций Борис возвращался домой с сумками, полными ягод тутовника, черешни, абрикосов и яблок. Часть ягод он даже выменивал у знакомых крестьян на домашние лепёшки и молоко.

Здесь в Средней Азии Борис заботился не только о собственной семье. Однажды он случайно встретил пожилую чету ленинградцев. Они жили у самого аэродрома, и однажды сами подошли к Нефёдову, узнать: не питерец ли он? Так Борис познакомился с Фёдором Петровичем Яковлевым и его женой Изольдой Марковной.

Эту семью эвакуировали на Восток в начале войны. В этот город пришла похоронка на их единственного сына. После войны старики не смогли вернуться домой (свой город они называли только Петербургом). Словно какая-то неведомая сила решила за этих коренных питерцев, что им более не суждено увидеть Неву, а предначертано упокоиться навеки в чужой земле: ленинградский дом, в котором старики жили до войны, разбомбило в период блокады. В университете, где семидесятилетний профессор преподавал более сорока лет, не пожелали вспомнить о пенсионере из бывшей царской профессуры. Вдобавок, когда супруги в 1946 году уже собрались было в дорогу, на вокзале местные уголовники стащили у них все деньги и какие-то документы.

Из-за этих украденных бумаг Фёдор Петрович и его жена не могли оформить полную пенсию и получали какие-то гроши. Только благодаря сочувствию хозяйки дома, в котором они снимали крохотную комнатушку, старики имели крышу над головой. Но закат их жизни проходил в страшных лишениях. Борис с Ольгой сразу решили взять над застрявшими на чужбине соотечественниками шефство, хотя и сами с трудом дотягивали до очередной зарплаты. Но они были молоды, а каково старикам жить на чёрством хлебе и воде!

Вариант – напрямую предложить знакомым деньги однозначно отпадал. Не смотря на своё бедственное положение, гордые ленинградцы никогда бы не приняли такой дар. Поэтому Борису и Ольге приходилось идти на хитрость. Каждый раз они изобретали какой-нибудь подходящий повод, чтобы пригласить профессорскую чету на скромный домашний ужин или в чайхану. На удачу быстро выяснилось, что старики исключительно приятные и интересные собеседники. Все вместе они теперь часто сидели в чайхане на городской окраине и слушали увлекательные истории Фёдора Петровича про археологические экспедиции, отправлявшиеся на поиски исчезнувших под песками времени городов из мифов Древней Эллады, или про раскопки тайных усыпальниц египетских фараонов, в которых профессору в молодости доводилось принимать участие…

Под настилом пола весело шелестела вода – местные чайные обычно строились над арыками или на берегу быстрых горных рек. А перед глазами Нефёдова возникали картины далёких экзотических городов, древних битв, сенсационных научных открытий. Это были прекрасные вечера! Они заряжали каким-то светлым оптимизмом. Окружающая жизнь начинала казаться не такой обыденной, полной загадок и счастливых возможностей. Борис и не подозревал о том, что очень скоро его жизнь и в самом деле кардинально, фантастически измениться…