Советник закашлялся от разогревающих мазей, немного полежал, успокоившись, и продолжил.

— Итак, кхм… Четыре пути. Первый — ты верно служишь мне, забыв про свою прошлую жизнь, и получаешь в необходимом для комфортной жизни достатке кровь, одежду, кров и иногда женщин. Второй — ты пытаешься сбежать после того, как немного освоишься. Тебе не ведомо, что за магия заключена в этих стенах, но я уверяю, что ты будешь пойман еще во внутреннем граде, даже несмотря на невосприимчивость к магии. При первой же попытке побега ты незамедлительно отправишься к Абесибо, который очень жаждет заполучить тебя.

Илла Ралмантон вновь прочистил горло.

— Третий вариант. Ты, чтобы убежать, либо из мести, убиваешь меня. Я — калека, и у тебя есть шанс нанести смертельный удар, если уличишь удобный момент. Тогда тебя найдут еще быстрее, ибо о смерти моей узнают, как только мое сердце остановится. И я распорядился, чтобы судьба твоя была столь незавидна, что ты будешь молить о смерти на протяжении десятилетий. Выбрав же четвертый путь, ты не принимаешь свою судьбу в служении мне, твоему спасителю, и сразу же едешь к Абесибо.

Илла повернул свое бледное лицо к Юлиану.

— Какой путь ты выбираешь, раб?

Узник был безмолвен и старался не выказывать волнения на своем изможденном лице, но опытный взгляд царедворца различил эти попытки.

— Я хочу жить, поэтому буду служить, — мрачно произнес северянин.

— Значит, твой выбор сократился до трех троп, — ответил Илла, затем холодно посмотрел на мага. — Габелий, освободи раба от оков и надень браслет с именным ободом.

Пышнобородый чародей, со свисающим носом-картошкой на рыхлом лице, подошел к рабу. Тот тихонько сидел в углу, до ужаса грязный. Маг посмотрел на въевшиеся оковы, нахмурился и заставил их тихо упасть, повиснув ненадолго в воздухе, чтобы не повредить мраморный пол. Из расписной деревянной шкатулки извлекли браслет: простой, будто серебряный, круглый и тоненький. После заклинания он чуть распух, обхватил запястье целой руки Юлиана и сильно сжался. Потом уменьшился еще раз, да так, что рабу пришлось приложить все усилия, чтобы не закричать от растекающейся до самого плеча тупой боли. Это продолжалось, пока браслет будто не врос в руку. В довесок к этому вокруг шеи раба маг защелкнул кожаный ошейник с выбитым именем Иллы Ралмантона.

— Ты не восприимчив к магии, раб, но браслет, который ни ты, ни твоя подруга не сможете снять, не отрезав руку, будет действовать как рабское клеймо. И оно позволит найти тебя в любом месте. Даже на дальнем Севере или Юге, — сказал Илла. — А у меня хватит власти, чтобы искать тебя. Как и у тех, кто заменит меня в случае смерти от твоих рук.

У раба внутри все оборвалось, и Юлиану даже показалось, будто браслет этот сжался не вокруг запястья, а обвил душной змеей горло.

— Отведите его в жилой барак. Пусть Туй с него глаз не спускает.

Юлиан понуро поплелся за стражей к заднему холлу, через проходные комнаты, а оттуда во двор. Почти в углу задворок, огороженных высоченной стеной, стояли каменные домики, простые, но аккуратные. Они спрятались за дрожащими под проливным дождем апельсиновыми деревьями, круглыми клумбами и сетью виляющих по саду тропинок. А вдалеке, над всем этим, высился дворец, сверкающий магическими огнями даже сквозь плотную завесу ливня.

Имение Иллы находилось на северо-западе, а, значит, добраться до стен, отделяющих город от реки Химей на востоке, будет сложно. На западе через несколько широких дворов нависала стена в Мастеровой город. Воистину, не город, а крепость.

У каменных домов стоял угрюмый, мокрый Туй, закутанный в накидку. Он снял засов с крепкой, обитой железом двери, и указал пальцем на темный проем. Наклонив голову, Юлиан, шлепая босыми ногами по лужам, переступил порожек и попал в единственную комнатку. На высоких лежанках, раскиданных по-над стенами, лежали десять вампиров в нижних рубахах, из грубого и некрашеного льна, перехваченного в талии кушаком. Заскрежетал засов, и Юлиан, сглотнув слюну в пересохшем горле, поплелся в угол.

Там его уже ждали подготовленные рубаха и шаровары, и, закутав нагое и дрожащее тело, хоть немного омытое дождем, в ткань, раб упал на льняники, подложил целую руку под голову. Над Юлианом сверху находилось окно, единственное, под потолком. Зарешеченное, как в темницах, оно освещало простую комнату, в которой совсем не было мебели. С очередным порывом ревущего ветра на мужчину плеснуло дождем.

Десять рабов, все вампиры, заворочались и осторожно посмотрели на прибывшего, но никто не произнес ни слова. Слух, что новый невольник, который лежал в оковах и кандалах в так называемой комнате наказания, по совместительству столовой, был куплен хозяином за дурные деньги, уже расползся по всему дому — поэтому на северянина поглядывали с опаской.

Свернувшись калачиком, Юлиан вперился в каменную стену и заботливо прижал к груди обрубок руки. Он так устал, что все его мысли сейчас свалились в большой и пустой ком, а единственным желанием, впервые за столь долгое время, было желание поспать. Поэтому он, прикрыв глаза, на удивление быстро провалился в самый настоящий сон, где хотел найти убежище и покой от невзгод мира. Но и там, в глубине сознания, в кошмарах, он снова видел лишь смерть Фийи да плачущую кровавыми слезами Вериатель. А за стенами маленького домика непрерывно будто рыдал ливень.

С первыми лучами солнца, что скользнули сквозь небольшое и обращенное к востоку окошко, засов откинулся, и дверь отворил вчерашний вампир, теперь уже в темных шароварах и рубахе, с черными лентами, облегающими горло. Накидка темно-серого цвета, крепленная к одному плечу, удерживалась простенькой бронзовой круглой фибулой.

— За работу, бездельники! — проворчал Туй. — А то живо в Зунгрун или на мясной рынок отправитесь.

Рабы, быстро переодевшись, вышли наружу. Некоторые, безо всяких вопросов, направились к метлам, другие нырнули под сень раскинувшихся цитрусовых деревьев, и Юлиан услышал ковыряния в земле. Еще двое, помявшись, были посланы драить ступени с лицевой стороны дома.

— А ты… — задрал голову вверх и вперился в высокого северянина Туй. — Бери метлу, расчисти дорожки. С левой стороны сада. Вот тут. Увижу хоть крошку земли на плите — три удара плетью.

Со вздохом Юлиан взялся за работу, поглядывая на другую сторону двора, где был отстроен еще один барак, чуть ближе к дому. Оттуда вышли еще с десяток рабов, облаченных в одежды подороже. «Домовые рабы», — подумал Юлиан, наблюдая, как мужчины скрылись в имении.

Очень быстро узник все закончил, прошелся взад-вперед и проверил свою работу. Тогда его заставили мести в ином месте. Работа была несложной, все трудились не спеша, хотя надсмотрщик, для порядка, все-таки выписал пару ударов плетью нескольким рабам, чтобы сильно не расслаблялись. Ближе к вечеру Юлиана поставили вырывать сорняки между цветущих бело-розовых кустов ладанника. Закатав штанины шароваров, он опустился коленями на землю, где провозился до ночи, перебираясь на корточках почти по всему саду. А когда его никто не видел, Юлиан поднимал глаза и рассматривал стену, подползая к ней едва ли не в вплотную.