игуанодоны, а все выходные занимало чтение романа Артура Конан Дойля «Затерянный мир». Он знал об этих гигантах все, что только можно, знал наизусть каждую строчку романа и восхищался тому, как прекрасно автор описывает хищников. Я же мысленно ужасалась подобному отталкивающему описанию кровожадных динозавров с упоминанием огромной кровавой пасти и безобразной кожи с нелицеприятными волдырями, а также тому, кого они предпочитали на обед.

С обучением у него и вовсе было туго. Бедный профессор Шмидт мог несколько часов подряд разъяснять Артуру наипростейший пример, а тот лишь глупо улыбался и ритмично постукивал подушечкой указательного пальца по столу. Терпению старика Шмидта можно было позавидовать. Но Артур Шульц был не так прост, как казалось, и несмотря на то, что простейшие примеры давались ему с непосильным трудом, то со сложными задачками и уравнениями он справлялся на раз два. Это удивительное явление ничем не подкреплялось и совершенно нам всем было непонятно. Как мог шестилетний мальчик за пять минут решить задачу, с которой обычный взрослый справляется только спустя несколько минут тяжелых подсчетов и долгих дум? Я практически сразу же заметила, что с неточными науками у Артура была беда, а вот к точным наукам он проявлял больший интерес, и уж тем более дружил с цифрами и как-то по-особенному с ними обращался.

Впрочем, он не воспринимал свои победы как радостное событие и не обращал внимания на похвалу учителя. А когда у него не получалось прочесть парочку страничек из учебника анатомии или истории, решить простейшую задачку или ответить на вопрос профессора — мальчика накрывало какое-то страшное безумие. Он рычал как зверь, мог встать и со злостью разбросать учебники по всему саду, разорвать ненавистные тетрадные страницы, а мог и вовсе начать биться головой об стол как умалишенный. Когда я впервые столкнулась с подобным его поведением, то замерла как вкопанная, совершенно не зная, что же нужно было делать. Но профессор Шмидт жестами подсказал мне заключить мальчика в объятия. И действительно, практически сразу же после моего прикосновения, Артур обнял меня в ответ, и стояли мы так на заднем дворе минут пятнадцать. Теперь же как только я слышала рев из комнаты или беседки, тут же подрывалась с места и бежала к мальчику. Стоит признать, что ни один член семьи не был в силах успокоить его в приступах гнева. Эта роль по странному стечению обстоятельств отводилась лишь мне одной.

Уже после недели, проведенной с Артуром, я начала подозревать, что он чем-то болен, вот только не понимала, чем именно. Задавать подобные неуместные вопросы фрау Шульц я не решалась. Мой немецкий оставлял желать лучшего, да и неизвестно как повела бы себя женщина в ответ на столь бестактные вопросы.

Первые несколько месяцев меня, откровенно говоря, настораживало, пугало, а иной раз и раздражало столь странное поведение Артура. Но ровно до тех пор, пока я окончательно не убедилась, что бедный мальчик болен какой-то неизвестной болезнью. Порою мне становилось настолько его жаль, что я ссылалась на недомогание и бежала в ванную комнату, чтобы как следует проплакаться. Он был настолько добрым ребенком, что сердце мое тотчас же сжималось от жалости и непонимания, почему судьба распорядилась ему родиться именно таким и страдать всю жизнь.

Он постоянно жалел дворовую собаку, стискивал в объятия соседских кошек, когда они прибегали к нам на ночлег. Ему было бесконечно жаль даже муху, которая вдруг угораздила в ловушку паука, и тут же принимался высвобождать ее из паутины. Мальчик мог часами наблюдать за муравьями, как пчелы опыляют прекрасные цветы на переднем дворе, как приставучие жужжащие мухи без конца окружали просторную белоснежную беседку, садились и нагло прогуливались по его учебникам и тетрадям. Он давал шанс на жизнь любому увядающему от знойной жары цветку, и до последнего не разрешал матери вырывать его.

Артур Шульц был невероятно добрым мальчиком с чистым сердцем и помыслами. Но порою в него словно вселялся бес, который тут же очернял все его добрые поступки.

Я начала подозревать шизофрению, но ведь я не профессор и не могла твердо в этом убедиться без знания характерных признаков. Было видно, как фрау осознавала весь ужас происходящего, но поделать ничего не могла. Она лишь слезно глотала его приступы гнева, уклонялась от предметов, которые он в нее кидал, и пыталась успокоить его, прижать к материнской груди и уберечь от посторонних злых глаз. Женщина прекрасно осознавала тот факт, что он вдруг заговорил спустя четыре года после моего появления — никак не умоляет и не решает кучу других проблем сына. Фрау Шульц сопровождала нас в самую первую прогулку по городу, чтобы показать мне районы, в которых разрешено было гулять Артуру, а в какие категорически нельзя было заходить. Генриетта также запрещала мне позволять мальчику общаться со сверстниками и незнакомыми взрослыми, вероятно, чтобы никто не углядел, что мальчишка отличался от обычных детей.

Общение со сверстниками у него тоже не задалось. Артур словно опасался их и наблюдал за ними лишь издалека. Я не вникала в подробности, не мое это было дело, да и, откровенно говоря, особо меня не интересовало. Я лишь должна была находиться с мальчиком с подъема и до позднего отбоя, следить за режимом дня, потакать желаниям и делать все возможное, чтобы он ни о чем не догадался. Чтобы он не догадался о том, что я не та, за кого себя выдавала. Впрочем, Артур не задавал много вопросов, и это определенно играло мне на руку.

Глава 7

Единственное свободное время у меня было во время занятий мальчика с профессором Шмидтом. Два с половиной часа перед обедом, иногда и три. Это время я могла посвятить отдыху, лежа на кровати, и бесцельно смотреть в высокий белоснежный потолок с лепниной. Но это было скорее редким исключением. Меня, как и Аську, в это время звала Тата, чтобы помочь похлопотать на кухне или зачастую постирать, накрахмалить и развесить постельное белье.

В тот день Танька позвала на кухню не только меня, но и Лëльку с поля, чтобы начистить ведро картошки и помочь разделать две курицы, которые ребята зарубили еще утром. Мясо на нашем столе было редким исключением даже для хозяев и его наличие означало одно — скоро прибудут гости. За все десять месяцев, что я там жила, гости нас посещали лишь дважды, не считая парочки коротких визитов офицера Мюллера. Полноценные визиты были нанесены знакомыми помещиками фрау Шульц, и лишь