изможденный человек не способен полноценно работать. Нам было достаточно лишь ее строгого взгляда исподлобья и сокращения жалования. Перед наказанием фрау всегда ставила нас перед выбором: либо сократить провинившемуся жалование, либо выполнить дополнительную работу помимо основной. В случае с Ванькой и Колькой — прибавлялись два часа работы в поле утром и вечером, а в случае Таньки и Лëльки — ранний подъем на три часа раньше обычного, чтобы в наказание перемыть до блеска все кастрюли, сковородки и до раздражительного скрипа выдраить пол в кухне, даже если Гертруда об этом позаботилась еще с вечера. Меня и Аську эти наказания обходили стороной, ведь мы обе старались добросовестно выполнять свою работу. Но стоит признать, у практичной немецкой женщины не было ни одного наказания по ее собственной прихоти, плохому настроению или личной неприязни к кому-то из нас. Ребята получали по заслугам и виноваты в этом были только сами.

С виду всегда строгая и чопорная женщина с железной осанкой, она порою заботилась о нас наравне с родной матерью. Пару месяцев назад у Таньки страшно разболелся зуб, и опухоль от нижней челюсти переросла на половину лица. Бедняжка ни есть, ни пить не могла, пол дня загибалась от боли и в прямом смысле была готова лезть на стену. Фрау Шульц лично отвезла горничную к зубному, оплатив ей лечение. Татьяна с день полежала в нашей спальне, пока мы по очереди носили ей кашеобразную пищу, а после как ни в чем не бывало хлопотала по дому, забыв про ужасную зубную боль. То же самое было и с Ванькой, который обессиленно упал посреди поля во время знойного солнцепека, и с Колькой, который во время распилки дров едва не лишился двух пальцев. И даже со мной, когда мне вдруг поплохело в душной игровой Артура, и я едва не лишилась чувств.

Не обижала она нас и жалованием, платила обещанные суммы день в день. Завтраки, обеды и ужины у нас всегда были полноценными, хоть и не такими разнообразными как у хозяев. Если членам семьи на обед подавали четыре поварешки мясного супа, целую буханку хлеба, сливочное масло, салат из овощей и второе блюдо без мяса, то нас ставили перед выбором. Либо мы едим второе блюдо (а зачастую это было обыкновенное картофельное пюре без мяса) с тремя кусками хлеба для каждого и сливочным маслом сверху. Либо выбираем суп, но на жирном бульоне с аппетитными кусочками мяса, тремя кусками хлеба без масла и парочкой ложек овощного салата. По праздникам (к примеру, на наши дни рождения или именины кого-то из членов семьи) Генриетта и вовсе распоряжалась подавать нам макароны с жирным куриным бедром или тушеное мясо с овощами с грядки. В те моменты мы были по-настоящему счастливы, и накидывались на мясо словно голодные волки.

А двадцать второго ноября — на мой двадцатый день рождения — фрау и вовсе распорядилась испечь Нюрнбергский пряник. Это было необычайно вкусное и ароматное лакомство. Внешне оно напоминало большое овсяное печенье, украшенное миндалём. Ребята съели по одному кусочку, а мне, как имениннице, досталось целых три. Не знаю, как они, но я едва удержалась, чтобы не съесть собственные пальцы вместе с пряником. А после, когда уже все разошлись, наедине Генриетта вручила мне новое чудесное платье из плотной черной ткани в белый горошек. Воротник у него был белоснежным, а талию подчеркивал миниатюрный черный ремешок.

Помещица скрупулезно соблюдала все созданные ею же правила, это касалось всего: скотины, фермы, усадьбы, бухгалтерии и воспитания детей. В особенности, она не уставала делать мне замечания по поводу строгого распорядка дня Артура. Первое время я терялась во времени, пару раз одевала мальчика не в тот комплект одежды и даже однажды отправила его на обед вместо уроков, заставив профессора Шмидта одиноко ждать ученика в беседке.

Но были и моменты, когда фрау не уставала хвалить за мою излишнюю любовь к порядку. Эта привычка у меня сформировалась еще с детства: ровно застеленная кровать, одеяла сложены край к краю, в шкафу каждая полочка была строго выделена для определенного вида одежды, на учебном столе все стояло строго на своих местах; а уборку я проводила крайне тщательно до последней соринки, даже если приходилось перемывать все с пятого раза. Эта особенность со мной была с раннего детства, поэтому подобное поведение благополучно вошло в привычку, а вот фрау Шульц заметила это за мной в первые же дни. Она смеялась с добродушной улыбкой на лице и шутила, называя меня русской немкой, потому как лишь немцы настолько заморачивались наведением порядка. Артур же был в полном восторге, что в его шкафах отныне одежда была разложена строго по временам года и комплектам, была разделена на парадную, повседневную и домашнюю и аккуратно сложена без единого намека на складки. Лишь чуть позже я осознала, почему он восхвалял меня каждый раз за столь скрупулезный порядок…

Оценила фрау и мою тягу к врачеванию. Как только Артур получал незначительные царапины и ссадины, я тут же прибегала к нему на помощь. Знала каждое средство, что находилось в аптечке у семьи Шульц. А также умело промывала, обрабатывала и забинтовывала раны не только у членов семьи, но и у других остарбайтеров. Я заваривала различные успокаивающие чаи помещице, благодаря которым она тотчас же избавлялась от мигрени и крепче спала по ночам. Генриетта настолько поощряла во мне интерес к медицине, что подарила книгу по врачеванию из собственной библиотеки в ее кабинете. Правда книга та была от корочки до корочки на немецком, и чтобы прочесть и перевести парочку страниц, у меня уходило несколько дней, а то и недель… Без помощи Аси первое время было очень туго. Но я не унывала и была безмерно благодарна той информации, что попала мне в руки. В Свибло я бы точно не отыскала подобные книги, описанные немецкими учеными. И чем больше я понимала из написанного, тем увлекательнее становилось чтение. Немецкий язык мой подтягивался с удвоенной силой, не считая того, что я и так постоянно жила среди немцев.

Было и то единственное, что меня настораживало и напрягало. Фрау только мне запрещала выходить на улицу во время активного солнцепека без защитной одежды и зонтика. По началу я недоумевала, как в такую-то жару выходить в закрытой одежде! Но потом Ася разъяснила мне, что в Германии немецкой женщине было неприлично ходить с бронзовым загаром по всему телу, ведь настоящей арийке была свойственна лишь светлая кожа,