«Слава богу, что этот парень не прихватил с собой отцовское ружье», — мысленно отмечаю я, глядя на него и Джулию, стоящую рядом с ним.

Мисс Раст лишь пожимает плечами и мимикой дает нам понять, что никак не могла удержать паренька.

— Вы убили моего отца! — безапелляционно обвиняет он нас.

— Погоди-погоди, парень, — пытается образумить его Карский, слова которого переводит Джулия. — Никто из нас не убивал твоего отца. Напротив, каждый старался сделать все возможное, чтобы он как можно быстрее вернулся к нормальной жизни.

— Если это так, то почему мой отец сейчас в могиле? Я думаю, что вы мошенники! Вы всем говорите, что у вас есть средство от этой поганой заразы. Но на самом деле у вас ничего нет. Вы нагло врете!

— Если мы обманываем людей, то почему же тогда изо дня в день находимся здесь, среди тысяч зараженных, и сами рискуем заболеть? Ты об этом не думал? — тут же парирует академик.

Агизур осекается. Лицо его быстро изменяется. Вместо гнева и обиды на нем читается беспомощность. Из его глаз брызгают слезы.

— Но почему же он умер? — не спрашивает, а причитает парень.

— Точного ответа на этот вопрос я тебе пока дать не могу, — заявляет Карский. — Я убежден, что твой отец умер не от какой-то разновидности лихорадки Эбола. Он уже пошел на поправку. Все говорило о том, что Исул вот-вот полностью излечится от этой напасти. Другие доктора могут подтвердить, что все так и было. — Тут мы с Христовым машинально киваем. — Смерть наступила от какой-то другой инфекции. — Мой наставник молчит несколько секунд, потом хочет сказать парню что-то ее.

Но тут в нашем шатре появляются двое берберов среднего возраста. Они взволнованно говорят что-то, обращаясь то к Агизуру, то к Джулии. Парень выслушивает их, хватается за голову, пытается бежать, но валится с ног буквально через два- три шага. Никто из присутствующих не успевает подхватить бедолагу.

Мы с Йорданом хотим помочь ему подняться, однако Джулия резко останавливает нас.

— Стойте! Скорее всего, он заражен! — заявляет она.

— С чего такой вывод? И что здесь вообще происходит? — не могу я удержаться от парочки вопросов.

— Его соплеменники только-только сообщили, что заболела Кахина, жена умершего вождя. Нельзя исключать, что парень тоже инфицирован, — растолковывает мисс Раст. — Я полагаю, что парня и его мать следует срочно вакцинировать, а это место подвергнуть дезинфекции. Иначе я буду сильно волноваться за нас.

Я неожиданно для себя впадаю в ступор.

«А может, я тоже успел подхватить заразу?» — крутится в голове шальная мысль.

Аркадий Федорович берет инициативу на себя. Он просит берберов отнести парня в ближайшую свободную палатку. Они, ничуть не колеблясь, выполняют эту просьбу. Волонтеры дезинфицируют наш шатер и территорию вокруг грузовика с мобильной лабораторией.

Академик спешит надеть защитный костюм. То же самое проделывает и Джулия. Они отправляются делать прививки Кахине и Агизуру.

Аркадий Федорович ничего не говорит нам перед уходом, но мы с Христовым и сами понимаем ситуацию. Мы столько рисковали здесь, что в какой-то мере успели превратиться в фаталистов. По крайней мере, даже те опасения, которые одолевали нас несколькими днями раньше, теперь почти улетучились.

Это не означает, что мы полностью наплевали на свое здоровье и технику безопасности. Отнюдь нет. Мы принимаем все возможные меры предосторожности, однако уже не позволяем себе дрожать после таких вот инцидентов, как с этим малым. Просто идем в лабораторию и делаем экспресс-анализ так, как нас научил мой наставник.

Мы ждем какое-то время, получаем и тут же исследуем результат. Оба здоровы. Значит, можем сменить Карского и Джулию Раст. Потом наши коллеги проверяют себя.

Я нахожусь в палатке, где лежит Агизур. Парню не придется изведать то, что совсем недавно испытал на себе его отец. Если, конечно, треклятые напасти, о которых говорил Аркадий Федорович, не уморят его и без вируса Эбола.

У Агизура даже светобоязнь не успела проявиться. Не говоря уже о нарывах, кровоподтеках и прочих ужасах, вызываемых этой разновидностью вируса.

Паренек слышит мой вопрос о самочувствии и отвечает с еще большим фатализмом, нежели тот, который присущ нам:

— Я не верю в свое спасение, смирился с тем, что умру точно так же, как и мой отец. Совершенно неважно, от какой заразы.

Эти слова он говорит, глядя в никуда.

Не проходит и недели, как предположения Карского об инфекциях, убивающих людей в оазисе параллельно с вирусом Эбола, находят свое подтверждение. Выявляется и кишечная зараза вроде бактериальной дизентерии, и целый букет заболеваний дыхательных путей.

В большей части оазиса царит антисанитария. Трупы гниют. Убирать их практически некому. В отдельных районах Эль-Башара ощущается стойкая вонь, исходящая от разлагающихся тел. У нас самих почти не осталось возможности переправлять покойников из палаточного городка в условленное место временного захоронения. Грузовик с последним здешним водителем, желающим нам помочь, прибывает сюда раз в два дня.

Если бы проблема заключалась только в лихорадке Эбола, то, скорее всего, мы давно решили бы ее. Однако когда человек вместе с вирусом Эбола подхватывает острую кишечную инфекцию под названием шигеллез, а к ним добавляется усложненная форма гриппа или пневмонии, шансов на спасение фактически не остается. Мы и хотели бы помочь всем больным, но необходимых медикаментов в оазисе нет.

Запасы вакцины неумолимо иссякают. Чтобы хоть частично их восстановить, мой наставник колдует в лаборатории, как уж может. Он сам прекрасно понимает, что это все равно будет лишь капля в море, если сравнивать с реально необходимым объемом, однако работ своих не прекращает даже в условиях полнейшей безнадеги.

А уж она-то постоянно и весьма настырно дает о себе знать! Это не только трупная вонь, которую сюда то и дело приносит ветер. Добавьте к этому шакалов и гиен, воющих по ночам вокруг палаточного городка и чувствующих, что здесь им есть чем поживиться. До последнего времени у нас оставался единственный охранник, который вдруг исчезает после очередной ночи вместе с автоматом и несколькими снаряженными магазинами к нему. Больные постоянно пытаются бежать из своих палаток. На последней вспышке сил. От невозможности больше терпеть запредельную боль.

Я никак не пойму, как мы справляемся со всеми этими проблемами, до сих пор не утратили веру в то, что делаем. Почему мы, чего уж тут таить, живы до этого времени? Логичных и исчерпывающих ответов на эти вопросы нет не только у меня. И вряд ли они появятся у кого-то в обозримом будущем.

Когда несколько десятков новых больных лихорадкой Эбола начинают идти на поправку, мы невольно скрещиваем пальцы на удачу. Не самый действенный способ, но все же… Недавних примеров, когда улучшение состояния здоровья пациентов резко заканчивалось летальным исходом, у нас хоть отбавляй.