— Тревога!

Он резко обернулся, рука легла на кобуру.

Этого не могло быть. Инженер с разорванной сердечной мышцей стоял у тэзээмки и упрямо вбивал код.

Нибелунг не думал. Обездвижить и пусть наука разбирается. Не думал и Вест.

Две тропфен-пули угодили в колени Хесуса. В стороны брызнули осколки костей, мяса и много крови. Очень много крови.

— А-а-а-а! — По палубе шарахнул многоголосый крик, но там не было одного голоса — инженер Хесус молчал.

Молчал, стоя на обрубках ног, и продолжал печатать.

— Валим его! — выдохнул Нибелунг.

Ствол остановился на уровне чернявой головы в пилотке, палец выбрал слабину спускового крючка…

Пальцы того, что раньше было Хесусом Квартероном, ввели последние цифры и переместились к кнопке «ввод»…

Бинарная смесь смешалась в каморе «Тульского Шандыбина», проскочила искра…

Пистолет взорвался выстрелом!

Но его никто не услышал, потому что мизинец утопил «ввод». Оглушительный в замкнутом пространстве выстрел пропал во взрыве сокрушительного могущества.

Шесть тяжелых ракет «Мартель» детонировали разом! Им вторили полные баки и люксогеновый танк X-передатчика.

Все произошло слишком быстро, слишком быстро даже для феноменальной реакции агента Нибелунга. Он не успел подумать «Это конец», не успел зажмурить глаза, ничего не успел.

Просто какая-то часть души, функционирование которой не связано с мозгом, злорадно констатировала: «Шиш тебе вместо демобилизации!»

Мечты герра Штольца о мюнхенском домике, мечты сеньора Квартерона о красивой жизни, равно как и мечты десятков людей мгновенно испарились в нестерпимом жару. По палубе прокатилась многократно отраженная ударная волна, расшвыривая тяжеленные флуггеры, как картонки, не говоря о хрупких и беззащитных человеческих фигурах.

Аутодафе состоялось.

Декабрь 2621 г.

Авианесущий рейдер «Левиафан»

Планета Береника, система Альцион

…До каких пор это может продолжаться?! Именно этот вопрос должны задать себе все неравнодушные товарищи, все, кому небезразлично моральное состояние, а значит, и боеготовность нашего флотского осназа! До каких пор бойцы особого назначения будут использовать собственные спецнавыки, а также романтический ореол, овевающий их черные береты, в подобных неблаговидных целях?! Позавчера товарищеским судом слушалось дело сержанта 92-й отдельной роты осназа. Сержант Свиньин в точном соответствии с фамилией учинил пьяный дебош на дискотеке города N с целью завладеть вниманием одной из молодых посетительниц оной дискотеки. В результате трое граждан поступили в травмопункт, а указанная посетительница теперь ждет ребенка!

Газета «Небесная гвардия», раздел «Доска позора»

Набег на Беренику вспоминать одновременно страшно и неинтересно, хоть и имел он последствия труднооценимые.

Именно так: страшно и неинтересно. Обычно эти кони в упряжке не ходят — или страшно, или неинтересно.

Да только не в тот раз.

Мы освоили пилотаж чоругских флуггеров в первом приближении, а на орбите в доках крепости «Керчь» отремонтировали «Левиафан» в приближении втором. Товарищ Иванов, конечно, секретничал по спецслужбистской традиции, но только идиот не догадывался, куда мы направим бушприт нашей каравеллы.

Собственно, после общения с братом Небраской вариант оставался ровно один: Береника, система Альцион. То самое место, где потерпел крушение корабль француза и где тот видел множество аппаратов аэрокосмической агрессии весьма выразительного облика.

Раз там может быть гнездовье чужих, там точно будем мы, вооруженные всем нашим любопытством. А как иначе? Ведь чужие не просто агрессивны — они в состоянии инициировать взрыв сверхновой, а значит, обречены на пристальное внимание со стороны органов.

Нет, ну подумать только, я, Андрей Румянцев, теперь сам — органы! Поверить не могу!

Итак, чтобы не лить воду: неинтересно, поскольку я почти ничего не видел (да и слышал мало — одни недолгие панические вопли в эфире). Страшно, в общем, по той же причине — когда ничего не знаешь, страшно бывает до поноса. Тем более кое-что я о чужаках знал. И этого «кое-чего» было достаточно для приведения организма в состояние трепетной бдительности.

Еще раз: итак, в середине декабря, когда матчасть была в строю, товарищи пилоты были в строю и товарищи осназа были там же, нас всех собрал шеф и открыл страшную тайну: мы выступаем. И тут же раскололся, в каком направлении.

Дело было на нашем секретном складе. За время брифинга ВПП космодрома очистили от лишних глаз, мы выкатили туда машины, да и стартовали без лишних слов. За нами потянулись «Кирасиры» с осназом.

Очень непривычная была орбита. Оч-чень!

Орбита населенной планеты — оживленное место. Особенно если это центральная планета колониального сектора — как Грозный. Здесь всегда густо засижено спутниками, суетятся планетолеты с катерами, из атмосферы взлетают могучие корабли первого ранга и обильно роится всякая мелочь.

Вся эта летучая братия сверкает дюзами: мелкие светофоры маневровых и настоящие вулканические жерла, когда маршевые выходят на разгонный режим.

В результате орбиты Земли или, скажем, Марса, где пашет дюжина межзвездных космодромов и чертова куча взлеток планетарного калибра, похожи на реки огня с целой системой притоков — чем дальше, тем реже и тоньше.

Наша орбита была совсем иной.

Режим секретности освобождал не просто стартовый коридор — целое, блин, стартовое полушарие!

Представляю, как матерились гражданские, для которых были захлопнуты окна пролета почти на час!

Ну да ничего. Планета с мощнейшей военной инфраструктурой — должны были привыкнуть. В дальнейшем взлетать с планеты планировалось на борту рейдера, чтобы не светить наши невоспроизводимые чудо-машины, да и гражданских жаль, если честно. Свои же люди, родные, в конечном итоге ради них стараемся!

Я помню, как вылез из флуггера на палубу. Знакомая, до дрожи знакомая палуба «Левиафана»! Над воротами капитальной переборки, ограничивавшей полетный отсек, виднелась стертая до брони краска. Участок метров в десять.

— Это что за беспорядок?! — Ревенко ткнул палец по пеленгу прорехи.

— Это ты вон у Андрюши попытай, — заметил Клим. — Он на сем корыте летал, сказывали.

— «Летал»… — передразнил Разуваев. — Летает, Клим, фанера, мы — ходим!

— Тут была надпись «Огонь исцеляет» на латыни, — сказал я. — Игнис, кажется, санат.

— Не надо, не надо, амиго! Можно подумать, ты этот «санат» в эфире не слышал сто и один раз! — Это, понятно, Сантуш. Кто еще в нашем насквозь славянском коллективе будет величать товарища «амиго»? — Или забыл?