Замойский уселся в тени холодного камня, промыл и перевязал рану. Если теперь случится заражение, подумал, и мне будет угрожать неизбежная смерть – появятся ли они тогда, отреагируют ли хоть как-то? Ради Анжелики не вмешались. Но она ли была целью?

Ибо тогда – тогда он и вправду поверил, что те решили наконец взяться за дренаж его мозга и аккурат забирают его в свои интеррогационные помещения, куда-то вглубь секретных аналитических машин. Солнце погасло, и что-то потянуло его вниз, земля расселась под ногами, он успел лишь увидеть вскакивающую на ноги Анжелику с ножом в руке и подумал: жаль, – после чего поглотил его черный левиафан. В ушах все еще звучали ее слова: «Это предопределено». Не вырывался. Летел во тьму, спокойный – если не духом, так телом.

Его пронзил шок внезапного холода, когда он с плеском рухнул в воду. Нет, это хлюпанье доносилось со всех сторон: не только Замойский упал сюда из солнечной Африки – упали тонны земли, упала вместе с ними Анжелика, наверняка вся роща, деревья, звери… Проплывали мимо в глубине, в бурунах взболтанной воды, увлекая за собой цепочки воздушных пузырьков; что-то зацепило его за штанину – он вырвался.

Выплыл обратно на поверхность, вздохнул. Протер глаза и, фыркая, осмотрелся во тьме. Нулевая ориентация. Можно ли вообще говорить о сторонах света в Мешке? Одно направление все же отличалось от остальных струящимся оттуда легким свечением, в то время как остальные стороны запечатывал густой мрак – туда-то Замойский и поплыл, к свету.

Поскольку ориентиров ни для пространства, ни для времени не было, он сосредоточился на собственных гребках. После четырехсотого, проверив, ощутил ногами землю. Вылез на берег. Сорвал с ног какую-то траву, что оплелась вокруг колен.

Граница света и тьмы, резкая и явственная, словно грань жизни и смерти, бежала по земле в нескольких десятках метров впереди. Где это я, в какой-то пещере? Лежа на каменистом пляже теней, он перевернулся на спину. Не увидел никакого свода. Тяжело дышал. Мышцы рук и ног вздрагивали в сериях судорог и спазмов. В ботинках хлюпала вода. Пахло старой гарью.

Он закрыл глаза и рассмеялся.

Потом вышел на солнце и застыл, пораженный. Катастрофа. Что-то в руках богов испортилось, что-то треснуло в механизмах Клыков. Невозможно, чтобы похитители, поймавшие их в Мешок, сделали это специально.

Ничего не находилось на своем месте. Даже земля и небо. Он взглянул, откуда падает свет, где находится источник того тепла, что сушило кожу и одежду, – там не было солнца. Там, сгибаясь в параболическую дугу к бесконечности, простиралась желто-зеленая саванна. Он видел пределы этого мира-в-пузыре, пределы языка скалы и песка – словно кто-то вырезал кусок торта и втиснул его – но не слишком глубоко – в небесный свод.

Саванна в небе раздирала пространство и время: слева ночь (из которой он вышел), справа – день (более узкая полоса).

Правда, внутри соответствующе свернутого Порта видны пространства и объекты, которые сами в Порт не взяты – образ Солнца, а не само Солнце – именно потому из Сол-Порта выкачивали энергию, что излучалась звездой – но Анжелика говорила, что —

Анжелика! Она находились так близко – тоже должна была упасть в это озеро. Он оглянулся во тьму. Не кричала – но ведь он, пока летел в воду, тоже не кричал.

Что ж, если сама не доплывет – то погибла.

Он встал на границе ночи и в полный голос окликнул ее, раз, второй, третий.

Тишина.

Мертва?

Она об этом не переживала – так что бы переживать мне?..

И все же он стоял там, спина на жаре, лицо в тени, и кричал в холодную темноту еще несколько минут.

Потом возвратился на солнце – в его свет, сияние далекой синевы.

Присмотрелся к ближайшей куче деревьев. Даже не поверил: это снова та проклятущая роща! И как в предыдущем случае: в нескольких сотнях метров – следующая. И следующая. И следующая.

Он глянул в противоположную сторону, начал считать пятна сочной зелени. После двадцати пришлось запрокинуть голову. На небе дело пошло быстрее, сокращение перспективы уменьшало расстояние.

Линия очередных знаков n-кратно завязанного узлом отрезка саванны терялась где-то в точке схождения дня и ночи.

– Что-то у них этот Мешок распоролся, – пробормотал Замойский.

Расшнуровал и снял мокрые ботинки и носки. Всматриваясь в точку встречи бесконечностей, прошел поперек пояса саванны. По прикидкам выходило более двух километров: после катастрофы петля расширилась.

По одну сторону от него были тьма и вода – но что по другую? Не на небе – его-то он видел и отсюда – а ниже, под ногами. Что там находится?

Лишь когда он прошел две трети расстояния, сферы провернулись – и вот он стоял на растянутой от горизонта до горизонта тихой равнине, под бирюзовым, чистым небом Африки, с солнцем в зените. Теперь видел все это отчетливо (когда глядел сквозь ресницы): круг белее белого, цвета боли.

Он отступил, пока не обнаружил именно тот момент, то место, в котором горизонт начинал выпрямляться.

Ну, прекрасно: не только не увидишь, но – даже увидев, не дойдешь.

Вспомнилась ему древняя топологическая шутка: как поймать в клетку дикого льва? Войти в клетку, закрыться, спрятать ключ в карман, подождать, пока появится лев, после чего совершить инверсию относительно прутьев клетки: лев в клетке, мы – снаружи.

Он поволокся к ближайшей роще. По дороге поранил пятку, а небо снова разделилось.

В роще, на поляне, над ручьем, стояли кони, а вокруг погасшего костра лежали постели Замойского и Анжелики: седла, одеяла.

Адам сел на том самом месте, откуда еще час назад наблюдал за спящей девушкой. Поглядывал, как отблески от солнца дрожат на кривизне металлического котелка; Анжелика попросила тот вымыть, не вымыл.

Что же произошло? Господи боже, что они с нами сделали?

Он обул не до конца просохшие ботинки и, направившись вдоль ручья – тот шептал все так же серебристо, те же самые птицы вопили в зелени, – вышел из рощи. Последние деревья – здесь. Осталась воронка, словно от двухтонной бомбы, старая осыпь, на склоне которой уже росли трава и молодые кусты. Он спустился вниз. На дне собралась вода, насекомые звенели над неподвижной лужей. Начни он здесь копать… Сколько – два, три метра? Проткнул бы небо над ночным озером?

Так или иначе, но разрушения казались непропорционально малыми. Он помнил: зашло солнце, разверзлась земля, мир перевернулся вверх ногами. Как это возможно? В действительности же они вовсе не боги; просто владеют большим знанием и большими энергиями для домашнего использования. Анжелика сумела меня переучить. Что с того, что я не знаю? Даже к убогим данным следует применять те же самые правила логики.

А значит? (Над краем воронки показалась голова гиены, гиена зевнула, высунула язык.) А значит? Может это, несмотря ни на что, попросту не та роща? Ну нет, глупости, роща-то, по сути, всего одна, в действительности здесь никто ничего не копировал, было бы это таким же нарушением законов физики, что и perpetuum mobile. Это та же роща; и случилось то, что случилось.