посмотрел ей вслед; об Ирме он совсем забыл, он страстно желал встретить свою бывшую наложницу, но предсказание гадалки сбило его с толку и он решил, что оно относится к Ирме. Людовик хотел было последовать за ней, однако одумался и пошёл домой.

В ту же ночь наложница бежала из башни, где была заключена и закована в цепи; её освободил Заполия.

Людовик, сидя за столом, принимал разные решения и тотчас же менял их. Цетрик отсутствовал, и он, будучи предоставлен самому себе, не знал, что предпринять. Он не спал всю ночь и был в ужасном состоянии. В течение этой бессонной ночи король пришёл к убеждению, что Ирма Перен, гордая, холодная, угрожавшая ему кинжалом, любит его, и рано утром, чтобы избежать встречи с женой, он сел на лошадь и помчался к ней.

Ирма совершала свой туалет перед большим венецианским зеркалом, когда горничная доложила ей о приходе короля.

— Прекрасно! — сказала Ирма. — Скажи ему, чтобы он подождал, пока я встану с постели.

Она распустила свои прекрасные волосы, накинула белый шёлковый капот, красиво облегавший её стройную фигуру, и только тогда впустили короля.

Людовик бросился к её ногам и напомнил об обещании той пламенной ночи.

Она засмеялась и при этом заметила:

— Я сдержу своё слово: я буду вас любить, но никогда не буду принадлежать вам.

Король умолял, плакал и целовал её руки. Но Ирма спокойно сидела в кресле и играла кинжалом, лежавшим на столе.

— Любовь — это война, — наконец сказала она. — Пользуйтесь своими преимуществами, употребляйте в дело хитрость, ум, нежность и страсть. Постарайтесь завладеть моим разумом и воспламенить мою кровь. Я буду защищаться, но, может быть, вам и удастся победить меня. Сегодня я уезжаю отсюда; мой муж отправляется в Офен, и я буду одна в замке; поэтому вы можете посещать меня, когда угодно. Чего вы ещё хотите?

Король был в восторге и преисполнен самых радужных надежд.

— Теперь уходите, — сказала Ирма, — и будьте мне верны; я хотя мало даю, но многого требую.

Час спустя в её доме собрались все близкие помощники и приверженцы Заполии. Королевский декрет об открытии сейма восьмого сентября сильно изменил положение дел. Вербочи утверждал, что низшее дворянство предпочтёт этот законный путь для изъявления своих требований. Чтобы избежать раскола партии, мысль о собрании в Варсани была оставлена. Воевода сам предложил, чтобы все представители дворян появились на сейме, обвинили королевских советников и высказали свои требования. Если же король не согласится с ними, в чём Заполия не сомневался, то было решено устроить вооружённое собрание в Гатване.

В тот же день члены партии рассеялись по всем частям Венгрии. Воевода вернулся в Трансильванию, а Ирма, предоставив свой дом в Офене мужу, отправилась в замок.

Король внезапно проявил сильнейшую любовь к охоте и каждый день отправлялся в лес, лежащий между Офеном и Биске.

Королева заметила это и спросила супруга о причинах такого вдруг возникшего интереса.

— Твоё развлечение — управление, а моё — охота, — ответил Людовик.

Мария инстинктивно чувствовала какую-то опасность, и вдруг перед ней встал образ Ирмы.

Король целые дни проводил на охоте, возвращался только поздно вечером и снова уезжал на рассвете.

Мария была слишком горда, чтобы жаловаться и препятствовать своему супругу в его увлечениях, и, чтобы не предаваться горю, всецело ушла в заботы о стране и её управлении. Отказавшись от своих прав как жены, она решила до последней возможности защищать свою власть и значение как королевы.

Людовик между тем каждое утро отправлялся за ворота Офена; у границы своих владений его встречала Ирма в прекрасных охотничьих костюмах. Раздавались звуки охотничьих рожков, и начиналась охота — парфорсная охота[4] на короля венгров. Ирма, носясь на своём белом коне через рвы и изгороди, вонзала стрелу за стрелой в сердце короля.

После охоты Людовик отправлялся к ней в замок, где их ожидал самый изысканный стол, и Ирма была очаровательнейшей хозяйкой. После обеда слуги удалялись, и король оставался наедине с Ирмой. Она одевала удобное домашнее платье и распускала волосы. Иногда Людовик садился у её ног, и она рассказывала ему сказки; иногда же она брала его на колени, как ребёнка, и целовала до изнеможения. Она позволяла ему снимать и одевать ей башмаки, распускать волосы и целовать её лицо и шею, но строго держала его в определённых ею границах.

Наступило жаркое лето, и охота стала затруднительной. Король ограничивался тем, что в сопровождении конюха и собак гулял по лесу, Ирма же верхом следовала за ним.

В один жаркий июньский день солнце жгло немилосердно, собаки шли повесив головы и высунув языки, лошадь Ирмы была в поту. Людовик также изнемог от жары. Ирма сошла с лошади и, взяв её под уздцы, завернула на узенькую тропинку, пробиравшуюся среди густой чащи. Ирма шла вперёд, раздвигая ветви, и наконец вышла на лужайку, посреди которой рос громадный вековой дуб и журча протекал светлый ручеёк, сбегавший с высоких скал, поросших мхом и образовавших большую прохладную пещеру. Ирма опустилась на мягкий мох, которым был устлан пол пещеры. Король подошёл к ней и, покрывая её лицо страстными поцелуями, стал умолять её положить конец его мучениям.

— О, как я люблю тебя, мой дорогой! — воскликнула Ирма, тоже страстно целуя его. — Я безумно люблю тебя, но боюсь потерять тебя и твою любовь, потому и предпочитаю отказаться от счастья. Ты очень непостоянен, дорогой мой, и, если бы я отдалась тебе, ты скоро разлюбил бы меня.

— Никогда! — воскликнул король.

— Ты забыл бы меня точно так же, как свою некогда страстно любимую наложницу и Марию, как многих других...

Таким образом она всё крепче и крепче прибирала к рукам бесхарактерного короля, чтобы в конце концов он стал принадлежать ей на всю жизнь.

Так проходили недели и месяцы.

Цетрик и Гавриил Перен закончили тем временем набор и привели своих людей в Офен, где они вооружались и обучались.

Цетрик каждый день виделся с прелестной Эрзабет и беседовал с ней, причём самые простые слова приобретали в их глазах особую прелесть.

Гавриил Перен по-прежнему встречался с Иолой в церкви; он каждый день умолял её разрешить ему наконец просить её руки, но она постоянно отказывала и, казалось, не собиралась положить конец его страданиям.

Королева между тем продолжала управлять государством. Вся её жизнь, всё счастье сосредоточивались теперь в стране, которая принадлежала ей.