Когда женщина ушла, Рейт предложил Энн что-нибудь съесть, но она негодующе замотала головой.

— Как ты можешь спокойно заправлять в себя бутерброды, как будто ничего не произошло? Ты прекрасно знаешь, что у нас уже решено, где спать.

— Было решено, — уточнил Рейт, отодвигая свою тарелку и вставая из-за стола. — Ситуация изменилась, поэтому, пока Патрик с семьей будут здесь, тебе придется спать в моей комнате.

— В твоей комнате? — растерялась Энн. — А где будешь спать ты?

Она уже поняла, что он задумал, и его ответный взгляд подтвердил ее опасения.

— О нет, — быстро проговорила она. — Нет-нет! Только не это! Я не стану спать с тобой в одной комнате и в одной… Нет. Это невозможно.

— У тебя есть выбор, — сурово, будто зачитывая приговор, произнес он. — Либо делить комнату и постель со мной, либо с кем-нибудь еще — тюремную камеру.

— Не может быть! — потрясенно воскликнула Энн. — Ты меня просто запугиваешь.

— Запугиваю?! Да неужели ты думаешь, я буду пускаться на такие хитрости ради того, чтобы затащить женщину в постель? Не будь такой глупенькой, милая. Не секс занимает меня сейчас, а наш подлог.

Энн нервно прикусила губу.

— Ты и в самом деле так думаешь? — борясь с волнением, спросила она. — Действительно считаешь, что Пат что-то пронюхал? — Она вздрогнула, и в глазах отразился страх. — Нас ведь не посадят, правда, Рейт? Мы ведь ничего не сделали.

— Не сделали ничего дурного? Всего лишь по обоюдному сговору лишили наследства законного наследника. Сущие пустяки. Сомневаюсь, что суд займет снисходительную позицию. — Он посмотрел на нее ледяным взглядом. — А может, ты желаешь рискнуть?

— Нет! — поспешно вскрикнула Энн. Она уже начала бояться по-настоящему.

— Мне все это нравится не больше, чем тебе, — задумчиво заговорил Рейт. — Согласившись на этот брак, я принял твои условия, и, поверь, если бы видел способ избавиться от претендента на твой дом, не подливая масла в огонь его подозрений, то сделал бы это по-другому.

Странное дело, это признание вызвало в душе Энн целую бурю неведомых ранее переживаний. Неясные эмоции зашевелились в ней, смутные, словно туман. Что это было — досада, раздражение, задетое самолюбие, боль отвержения? Да нет же, конечно, нет! В ней зарождалось какое-то новое чувство.

— Пожалуй, эта комната подойдет лучше всего. Если ты ничего не имеешь против.

Энн только молча покачала головой. Вот уже в течение часа они с Рейтом обходили дом, осматривая спальни. Когда она чуть задержалась у Рейт двух смежных комнат, о которых они говорили раньше, Рейт твердо взял ее за руку и увел прочь, бормоча:

— Скажи спасибо, что твой родственник не будет спать на одном этаже с нами, а не то, я подозреваю, он стал бы подслушивать из соседней комнаты, тщательно ловя все звуки и радуясь их отсутствию.

Он заметил, как потемнели ее глаза, и криво усмехнулся:

— Тебе мое замечание кажется оскорбительным и неприличным, а ведь это ничто по сравнению с теми непристойностями, что вытаскивают в суде.

И вот теперь они стояли в большой угловой комнате, расположенной в противоположном крыле от покоев ее родных и самой Энн.

Энн задумчиво разглядывала огромную кровать. Наверное, когда-то эта спальня с такой широкой, удобной кроватью, толстой деревянной обшивкой, сохраняющей тепло, с камином и широким, удобным креслом возле окна служила уютным покоем другой женщине, была местом, где та изведала счастье и любовь. Но Энн разглядывала все это с совсем другим чувством, до боли закусив губу и стараясь подавить мучительную тревогу.

Она боялась. Да-да с дрожью признавалась она себе в этом, едва ли не впервые в жизни боялась по-настоящему. Нет, не Рейта, пусть даже ей так не хотелось жить с ним в одной комнате и спать в одной кровати. Чего она страшилась — так это той перспективы, что он обрисовал перед нею.

— Скажи, ведь мы не попадем в тюрьму, ведь нас не могут туда посадить, а? — тихо и подавленно спрашивала она пересохшими губами.

— Что я могу сказать тебе, Энн? Ты ждешь от меня утешительной лжи? А ведь сама твердишь, что ты уже не дитя.

— А если Патрик удостоверится, что мы женаты по-настоящему, он перестанет подозревать? — упрямо твердила она.

— Конечно, тогда у него будет меньше оснований, — согласился Рейт. — Но не будем недооценивать этого плута и мошенника. Как все плуты, он прекрасно выявляет эти качества в других.

— По-моему, в этой комнате никто не спал с тех пор, как праздновали дедушкино семидесятилетие, — отрешенно, будто чужим голосом проговорила Энн, пропуская мимо ушей слова Рея и подходя к окну.

Бархат оконных портьер был старый, так же как и обивка на кресле, и покрывало на кровати, но он все еще пленял мягкостью и богатством выработки, тем духом роскоши, который не свойствен никаким современным тканям.

— Это бархат из Италии, — с достоинством произнесла наследница всего этого добра. — Бабушка купила его, когда они с дедушкой проводили там медовый месяц.

— Да, я наслышан об их путешествиях, — тихо ответил Рейт.

Что-то новое появилось в его интонации. Словно бы он сочувствовал ей, жалел.

— Энни, я понимаю, тебе нелегко все это…

Она застыла, заметив, что он отошел от кровати и хочет приблизиться к ней. Если он сейчас до нее дотронется… Холодок пробежал у нее по спине, и она быстро обернулась, разражаясь торопливой речью:

— Сюда нужно принести свежее белье и полотенца. У меня есть несколько льняных простыней подходящего размера. Они голландские, из приданого моей бабушки. Здесь ведь очень большая кровать.

— Очень, — согласился он, криво ухмыльнувшись. — Тут хватит места для нас обоих и еще для пары валиков.

— Для валиков? — Энн в недоумении посмотрела на него.

— Ну да. Ты кладешь их посередине постели, чтобы поделить пополам. Я слышал, что в свое время уважающие себя герои любовных романов не обходились без них, — сказал Рейт, расхохотавшись.

Энн в ответ слабо улыбнулась.

— Мы не смогли бы ими воспользоваться, даже если бы они у нас были, — вздохнула она. — Патрик увидит. — Голос ее внезапно надломился. — Я никогда не думала, что это будет вот так. Я всего лишь хотела спасти дом.

Рейт подошел к ней и обнял с внезапной нежностью.

— Я знаю. Ну ничего, поплачь, если хочешь. Тебе станет легче.

Ей было не до споров и протестов, вдобавок это был какой-то новый, незнакомый ей человек, ставший вдруг ближе и притягательней. И она сдалась. Так хорошо было неожиданно оказаться в чьих-то надежных объятиях, спрятаться на груди, почувствовать защиту, тепло и силу.

Только теперь она поняла, как одинока. Нет больше ни папы, ни дедушки, ни одного любящего, оберегающего ее человека, к которому можно прислониться в трудную минуту.