Я положила письмо обратно в корзинку. Меня чуть не вывернуло наизнанку. Не удивительно, что Агги не может про это говорить. Какая же я бестактная! Надо быть с ней помягче. А про Галвестон я даже думать не хочу. Но естественно, чем больше себя убеждаешь о чем-то не думать, тем больше об этом думаешь. Ничего с этим не поделаешь.

На следующий день я пару раз подслушала, как родители что-то серьезно обсуждают. Потом приехал доктор Уокер, высокий мрачноватый человек, к которому в нашем доме относились с величайшим уважением. Он всегда одевался во все черное, словно на похороны. Обычно мы, дети, разбегались от него как муравьи, если ткнуть палкой в муравейник. Вечно он норовил то засунуть холодные металлические штучки тебе в ухо или в горло, то приложить к груди ледяной стетоскоп. (Согласно семейному преданию, в трехлетнем возрасте я болела крупом и попросила у него стетоскоп, чтобы послушать сердце у плюшевого мишки. Но он так и не дал. Сама я этого не помню, так что ни подтвердить, ни опровергнуть не могу.)

Доктор, Агги и мама заполнили всю комнату, выставили меня, законную хозяйку, и захлопнули дверь прямо перед носом. Я приникла к замочной скважине — что еще мне оставалось. Изнутри доносились приглушенные голоса.

— Открой пошире и скажи «а-а-а».

— А-а-а-а-а.

— Теперь глубокий вдох ртом.

Поскольку не я была жертвой осмотра, процедура доставила мне куда больше удовольствия, чем обычно. Услышав, что доктор захлопнул чемоданчик, я поняла: пора как можно быстрее покинуть место событий.

Мама и доктор Уокер спустились в гостиную. Мама заламывала руки и была так расстроена, что не заметила, как я притаилась в коридоре.

— Успокойтесь, пожалуйста, миссис Тейт, — попросил доктор. — Физически с ней все в порядке. Ну, может быть, небольшая анемия. С этим легко справиться. Надо вставить несколько железных гвоздей в два-три яблока, подержать их там несколько дней, и пусть она потом ест эти яблоки на завтрак. Продолжайте курс шесть недель, и анемия пройдет.

Главное — тяжелая неврастения, ее еще называют нервным истощением. Она пережила ужасный шок, и выздоровление может растянуться не на недели, а на месяцы. Нужно приятно проводить время, нужны успокаивающие занятия, шитье, тихая музыка, спокойные книги. Я бы посоветовал не давать ей романов, романы возбуждают воображение и будоражат ум, а нам сейчас полезно как раз обратное.

Неужели? Вот почему мама всегда пытается отнять у меня Диккенса и Луизу Мэй Олкотт и сунуть мне вместо них шитье и вязание.

— Именно, именно, — продолжал он. — По моему мнению, уравновешенные, спокойные, познавательные биографии будут в этом случае весьма полезны, и чем длиннее, тем лучше. Подобное чтение — именно то, что доктор прописал, сами убедитесь.

Тут он почему-то странно кашлянул, словно поперхнулся. Я не сразу догадалась, что это он так смеется — сухой смешок человека с ужасным чувством юмора.

— Я выпишу рецепт — стимулирующий тоник из листьев коки по утрам, — продолжал он. — А на ночь успокоительное — настойка опия. Главное следите, чтобы она их не перепутала. А теперь, прощайте.

Мама, непрестанно его благодаря, проводила доктора Уокера до коляски.

Я побежала наверх — в мою, вернее, в нашу комнату. Агги уже оделась и лежала на моей — своей — кровати, снова уставившись в потолок.

— Я скоро умру? — спросила она безучастно.

— Агги! — я была в ужасе. — Конечно, нет.

— А что доктор сказал?

— Что у тебя анемия и что тебе надо давать яблоки с железом. Еще он сказал, что ты пережила шок, и прописал читать скучные биографии.

Она приподнялась на локте и недоуменно уставилась на меня.

— Да? То-то он мне показался шарлатаном.

— Ну, нет, он лучший доктор в городе.

— Это еще ни о чем не говорит. Спорим, он единственный доктор в городе.

— Ну, да. Еще он тебе прописал всякие лекарства, чтобы ты лучше себя чувствовала.

— Хорошо, — она снова откинулась на подушку.

Я вызвалась готовить яблоки с железом. Мама была очень довольна — я «выказала интерес». Я решила ее не разочаровывать — мне просто показалось, что это что-то вроде научного эксперимента. Каждую неделю я загоняла по несколько больших гвоздей в семь яблок, и каждое утро я вынимала гвозди и разрезала одно яблоко на четвертинки. Белая мякоть становилась буровато-ржавой. В интересах науки я сжевала кусочек. Все равно что лизать железную трубу.

Агги медленно поправлялась, но в одно прекрасное утро все чуть не пошло насмарку.

— Мне ужасный сон приснился, — заявила она. — Мне приснилось, что в комнате живет ядовитая змея.

— Она не ядовитая, — вырвалось у меня, я даже подумать не успела. Хлопнула себя по губам, но было поздно.

— О чем это ты? — в ней проснулось любопытство.

— Да ни о чем.

Настойки доктора Уокера оказались весьма полезны, но еще полезнее оказалось другое — Агги получила письмо из Галвестона, и настроение ее сразу улучшилось. Она ничего никому не рассказала, и мы решили, что письмо от родителей. Только очень нескоро мы узнали, как ошибались.

На следующий день после этого письма я вернулась домой из школы и обнаружила, что Агги бодра, весела и вполне одета, а волосы уложены в замысловатую прическу.

— Привет, Агги, — я просто сочилась вежливостью. — Тебе, похоже, получше?

— Это что за штука?

— О чем ты?

— Вот эта штука, на комоде? — он ткнула пальцем в Сэра Исаака Ньютона.

— А, это. Эта, как ты выражаешься, штука называется «чернопятнистый тритон». Амфибия, как ты, возможно, и сама понимаешь, из семейства саламандровых, вид Diemyctylus.

— Что за чепуху ты несешь?

— Чепуху? — я просто оскорбилась. — Это совсем не чепуха, а латынь, между прочим. Бинарная номенклатура Линнея. С помощью которой мы, ученые, классифицируем всю живую природу.

Она ни чуточки не впечатлилась.

— Вот смотри. Сейчас я его покормлю, он питается мухами. У меня тут в коробке для него дохлые мухи. Я их вместе связываю веревочкой — нелегкая, поверь мне, работа. Веревочку вешаю у него над головой, чтобы пробудить аппетит. Он не станет есть, если мухи не двигаются.

— Гадость какая! Выбрось немедленно.

Ну и ну. Пришла в себя и тут же раскомандовалась.

— Он мой. Я его изучаю. И не смей его трогать.

— И пальцем не притронусь.

Бедный Сэр Исаак. Весь мир против него. Если она так из-за тритона волнуется, пусть лучше считает, что змея ей просто приснилась.