Недоверчивые по своей природе, монахи-сарамиты недолюбливали чужих и не отличались гостеприимством, однако норлокам дозволялось сделать короткую передышку внутри неприступных стен. Сульг не знал, чем вызвано неожиданное расположение, но предпочитал не ломать над этим голову. Возможность передохнуть в безопасном месте после долгого и опасного рейда вдоль границы была крупной удачей.

Тирк догадывался: недоверчивые сарамиты сменили гнев на милость не просто так. Позапрошлой зимой норлоки преследовали агрхов и прижали их как раз возле крепостных стен. Монахи не любопытствовали, кто поднял шум возле их обители, но именно после этого случая настоятель впервые распорядился открыть ворота для чужаков.

Оценив возможность отдыха в укрепленном монастыре, Сульг и Тирк использовали все красноречие, отпущенное им природой, чтобы убедить настоятеля во взаимовыгодном сотрудничестве. С тех пор дважды в год, по договоренности, норлоки сопровождали монахов в их паломничестве через равнину к горам Грифонов. Там, за ущельем, где когда-то гнездились грифоны, на небольшом каменистом плато находилось горное святилище сарамитов — восемь причудливо изваянных самой природой каменных столбов. Из огромной скалы выступали грубо высеченные изображения каменных богов — существ, отдаленно напоминавших людей. Их напряженные лица, похожие на маски, были обращены к северу.

Перед паломничеством монахи торжественно облачались в синие с желтым одежды, вешали на шею ритуальные каменные бусы, надевали особые головные уборы — плотно облегающие голову шапки, которые закрывали лоб и оставляли открытыми уши. В середине шапки возвышалась остроконечная башенка, к которой крепились пурпурные ленты, украшенные золотой бахромой и орнаментом. Наметанным глазом норлоки без труда определяли, что под праздничной одеждой монахов было скрыто оружие: сарамиты хорошо представляли себе опасность, подстерегающую их в пути через огромную равнину. Но, когда к паломникам присоединялись шестеро конных норлоков, даже агрхи предпочитали делать большой крюк, чтобы не попадаться им на дороге. Норлоки провожали монахов до самого плато и спешили убраться вниз. Возле святилища они ощущали себя неуютно: в серой, тяжелой, непроницаемой массе камня чувствовалась огромная давящая сила.

Илам был полностью согласен с Тирком: сарамиты терпеть не могли агрхов и только поэтому сочли возможным установить отношения с норлоками-изгнанниками, тоже не питавшими к кочевникам теплых чувств. Однако это здравое соображение нисколько не мешало ему изводить Тиларма гнусными намеками, трактуя гостеприимство сарамитов самым двусмысленным образом. Тиларм давно привык к манере приятеля видеть во всем непристойности, но все еще не изжил привычки краснеть, и это мучило его едва ли не больше, чем бесцеремонные шутки Илама…

— Разве сейчас тийп? — разочарованно поинтересовался Азах. — Проклятье, не может быть! Сейчас я сам посчитаю... Как сарамиты отсчитывают месяцы?

Он погрузился в расчеты.

Илам незаметно придержал лошадь и поравнялся с Тилармом.

— Я вот думаю, — озабоченно произнес он, словно продолжая начатый разговор, — что уж тебя-то там ждут с особым нетерпением.

Он умолк, искоса поглядывая на Тиларма. Тот отвлекся от разговора с Кейси и покосился на Илама с недоумением.

— Меня? Это еще почему?

— Не будь у тебя такой смазливой физиономии, не видать бы нам гостеприимства монахов как своих ушей! — вполголоса сообщил Илам доверительным тоном. Кейси переглянулся с Азахом и фыркнул.

Тиларм бросил на него уничижительный взгляд. Он не на шутку злился, когда его поддразнивали из-за внешности, и в школе, в первый год обучения, ему приходилось драться гораздо чаще, чем остальным. Несколько раз он порывался поколотить и Илама, но кулачная расправа с ним заканчивалась быстро: тот был на голову выше и гораздо сильнее. Когда ему надоедали наскоки выведенного из себя Тиларма, он с хохотом приподнимал его за шиворот могучей рукой и держал высоко над землей, пока не иссякал поток чудовищных оскорблений, которые тот выкрикивал ему в лицо.

— М-да... — глубокомысленно произнес Илам, покосившись на друга.

— Заткнись! — рявкнул Тиларм, вспыхивая.

Илам обрадовался.

— Еще чего! — немедленно отозвался он, чрезвычайно довольный своим остроумием. — Я всегда подозревал, что их врачеватель... как его, кстати... Нумариит, что ли, неравнодушен к красавчикам! Подозревал! Что за подарки он совал тебе при прощании?

Азах захохотал, с удовольствием прислушиваясь к разговору.

— Тиларм, я бы на твоем месте зарезал этого придурка спящим, — серьезным тоном посоветовал Тирк. — Как-нибудь, при случае. Он же на это напрашивается!

— Так и сделаю! — свирепо пообещал тот, сверкая глазами. — Твои тупые шутки кого угодно достанут, понятно?!

— Действительно! — Сульг коварно ухмыльнулся. — Не обращай внимания, он завидует, просто завидует! А что, Нумариит действительно тебе что-то подарил? — невинным тоном поинтересовался он тут же.

— Я тоже видел! — немедленно встрял Кейси. — Трогательная сцена была тогда при прощании.

— Я почти рыдал! — заявил Илам. — Почти рыдал, глядя на них!

— Или отрави его — и дело с концом! — продолжал Тирк, по-прежнему сохраняя серьезный вид. — Есть у тебя что-нибудь подходящее для этого? Ты уж постарайся, чтоб он не сразу помер, а хорошенько помучился.

— Найдётся!

— А все-таки, что это было?

— Сушеные лекарственные травы, ублюдок! — процедил Тиларм сквозь зубы, испепеляя взглядом приятеля. — Имей в виду, если тебя ранят, возиться с тобой не собираюсь!

Илам снова захохотал.

— Так он учил тебя лечить? Ну-ну!

— Отравить, — задумчиво проговорил Тирк, — Очень, очень хорошая мысль!

Закат догорал.

В лесу почти совсем стемнело, мелкий дождик, притихший ненадолго, снова зашелестел по листве. Сульг чувствовал, как холодная вода стекает с волос прямо за шиворот. Одежда давно пропиталась влагой и неприятно липла к телу, но обсушиться пока не было возможности: возле реки, внизу, в холмах, виднелась крошечная деревенька с постоялым двором, но норлоки не собирались там останавливаться. Мысли Сульга текли неторопливо, глаза же продолжали внимательно вглядываться в подступающую темноту. Норлоки прекрасно видели во тьме, но гораздо больше они полагались на свое чутье. Напоенный дождем ветер доносил десятки запахов: пахло мокрой землей, травой и листьями, тянуло горьковатым дымком из деревни внизу, мокрым камышом с близкой реки, невидимой за деревьями, выброшенными на берег речными водорослями.

Отряд почти достиг кромки леса, когда налетевший порыв ветра, пахнущего листвой и мокрой корой, принес запах чужих: пахло лошадьми, звериными шкурами и кожей. Сульг насторожился, остановил коня и поднял руку — норлоки замерли. И в то же мгновение на опушке появились агрхи и налетели как ураган: видно, тоже неожиданно учуяли норлоков.