обвиняемые вас пытались записать — то был вообще шедевр логики, если это можно так назвать: мол, до вашего приезда ничего не взрывалось, а как вы приехали — то сразу, значит, это вы и взорвали. Каково? Потом на проявление и волю высших сил списать хотели. В общем, юлили, как могли. Но в итоге следствие однозначно доказало, что непосредственной причиной трагедии стало преступное небрежение и необъяснимые странности в поведении главы рода, Конопельченко Артура Олеговича. Вы, таким образом, пострадавшая сторона. Соответственно, согласно закону, вам положена компенсация, плюс на момент событий вы были несовершеннолетним, так что в расчёт компенсации пошла ещё и потеря кормильца, простите за неприятные детали.

— Вам не за что просить прощения, Василий Васильевич. Официальные формулировки — они и есть официальные, обязательные для использования в таких ситуациях.

— Спасибо за понимание. Ну так вот. «Живыми» деньгами определённую судом сумму компенсации стребовать было признано делом сложным, потому адвокат добился выплаты в натуральном виде, причём наиболее близком к вашему делу. А именно — вам отходит тот самый винокуренный завод, где и произошёл вышеуказанный взрыв. Оборудование пострадало незначительно, здание тоже требует разве что капитального ремонта.

— Это что же получается, придётся ехать туда, в леса под Осиповичами⁈

— Когда захотите лично осмотреть уже своё имущество, если, конечно, такое желание возникнет — несомненно, пока же в губернский суд по делам благородных лиц и в Управление казённых имуществ, к которому отходят права на выморочное имущество и, временно, на передаваемое судом новому владельцу до его вступления в права. Обе организации находятся в Могилёве. Сейчас возьмём служебную пролётку и, думаю, к обеду управимся.

Я был ошарашен, дед тоже пребывал в задумчивости и восторга не выказывал. Потом, когда он поделился своими размышлениями, а мы к тому времени уже подъехали к зданию суда, посвятив дорогу светскому разговору. Так что, поднимаясь на крыльцо, я в сердцах озвучил его приговор:

— Чемодан без ручки.

— Что, простите?

— Да имущество это. Представьте себе: у вас есть большой, тяжёлый чемодан, с острыми углами и с оторвавшейся ручкой, причём даже верёвки нет, чтобы обвязать. И тащить мучительно трудно, и бросить жалко, либо вовсе нельзя. Хоть и ценность содержимого неизвестна, а то и просто сомнительна.

— Да уж, образ яркий. Но почему вы так о ценности?

— Расположение, в первую очередь. Что от Могилёва, что от Смолевич — пока доедешь, забудешь, зачем ехал. Управлять дистанционно, путём телеграмм — тоже сомнительная затея. Ремонт, опять же — ехать проводить оценку, заказывать проект, оплачивать запчасти и работы. И самое главное — кому там работать?

— То есть — кому? А до этого, кто работал?

— Отсудили же только сам завод?

— Да, а что?

— У Конопельченко там был большой арендованный участок. На котором возникло полу-стихийное поселение, которое он затем собирался легализовать, Получив на этом некие преференции за «освоение диких мест». Там жил и управляющий с семьёй, и часть работников, для остальных был «общинный дом», где те могли жить по нескольку дней, от выходного до выходного, не мотаясь ежедневно туда-назад за пятнадцать вёрст. Кому достался участок — вернулся к владельцу, то есть в казну, или остался у семьи покойного? В последнем случае — есть ли вообще проезд к почти моему заводу? Или каждый раз нужно будет испрашивать разрешение семьи Конопельченко на проезд по их землям? И что с хутором: снесён, заброшен, остался жилым? Вопросов много, ответов нет, и приятными они быть вряд ли могут, когда появятся.

— Да уж, с такой точки зрения я это не рассматривал. Хм, похоже, комплименты в ваш адрес вполне заслужены.

— Это вы о чём?

— Да о вашей службе и её результатах. — И сделал загадочное выражение… так и хочется сказать — «морды». Стало очевидно, что он что-то может рассказать, но не хочет. — А про арендованные земли можно будет узнать в следующем присутствии.

В суде получение нужных бумаг много времени не отняло. Не то у них эта рутинная процедура отработана до совершенства, не то их стимулировало к скорейшему выполнению всех действий присутствие жандарма «при исполнении». Дед с уверенностью заявлял, что имеет место второй вариант. Я, вспоминая визиты в Минск при регистрации своего вступления в права главы рода, был с ним согласен.

По пути к Управлению казённых имуществ, что располагалось буквально в сотне метров, Мурлыкин был задумчив и порой мельком бросал на меня нечитаемые взгляды.

В этом заведении Мурлыкин остался курить на крыльце, и это сразу сказалось на скорости прохождения «полосы препятствий» совсем не в сторону её увеличения. Вдруг понадобились зачем-то какие-то справки с моего места жительства, лицензии на ведение деятельности и что-то ещё, я не успел уточнить. Не успел, потому что в кабинете появился Мурлыкин:

— Ну, что, скоро ты тут? Сколько ещё ждать?

Вместо меня ответила хозяйка кабинета, дородная дама неопределимого возраста:

— Сколько надо, столько и ждать! Кто вы вообще такой и по какому праву врываетесь в кабинет без приглашения⁈

Потом переключилась на меня:

— После того, как предоставите необходимые документы, в течение десяти рабочих дней будет принято решение о порядке передачи…

— Стоп-стоп-стоп. Юрий Викентьевич, вы что, до сих пор не отдали бумаги из суда?

— Отдал, ещё два кабинета назад.

— Тогда какие ещё вопросы, не понимаю?

— Вот и не лезьте в вопросы, которых не понимаете! Не мешайте работать, пока я охрану не вызвала!

— А вот это интересное предложение! Только не охрану, а сразу полицию. А лучше моих коллег, из Надзора.

— Да кто вы такой⁈ Что вы себе позволяете⁈

— Я? Старший следователь Могилёвского управления отдельного корпуса жандармов. И позволяю я себе узнать, что за бардак здесь творится, и какой такой «порядок передачи» вы собираетесь тут назначать, если он давно определён законом, в том числе именным рескриптом Государя Императора за номером семьсот четырнадцать дробь девяносто шесть, разделом четвёртым⁈ Или вы считаете себя самовластной правительницей, не подчинённой Империи⁈

Под конец речи Василий Васильевич перешёл на натуральный рык. Присутствовавшая в комнате вторая особа ещё после слова «следователь» исчезла за внутренней дверью, а сейчас вернулась в сопровождении какого-то напомаженного субъекта, который тут же взял всё в свои руки:

— Приношу свои извинения, Алевтина Сергеевна недавно переведена на эту должность, ещё не освоилась на новом месте. — Глубокое и искреннее изумление на лицах обеих служительниц никак не позволяло поверить услышанному. — Сейчас я разберусь и лично проинструктирую сотрудников. Извольте подождать в холле, не более десяти минут. Вам принесут свежую прэссу.

«Прэсса», действительно, лежала на журнальном столике, но изучать её настроения не было. Да и Мурлыкин не успокаивался:

— Вот же